- Вы, п'гостите, кто? Д'гуг на'года или социал-демок'гат?
- Я? - изумился Вепрев. - Я ж, пардон, представился: Вепрев, коллежский регистратор...
По калмыцким скулам Дулина пробежала тень.
- Так, так... Ну-с, а что вы думаете про 'Восемнадцатое б'гюме'га Луи Бонапа'гта'?
- Восемнадцатое что?
- Б'гюме'га, батенька, б'гюме'га ...
- Опять не понял, простите великодушно.
- Вы, должно быть, дачник?
- Верно.
- Ну что ж, на безлюдье и Фома человек. Желаю зд'гаствовать.
Насвистывая 'Марсельезу' и вихляя толстенькими окороками, Дулин направился к даче.
- Какой же он иностранец, Мавра? - спросил Вепрев.
- А то! - махнула рукой кухарка. - И баит не по-нашему, и в нужнике серет криво, а мне - убирай. С господами моими, вроде, дружит, а меня на бунт подбивает. Шла б, говорит, на фабрику работать, а то один в поле не воин. Тьфу! Этот уж точно в жисть не проспится.
- Петр Борисович!
По ступенькам крыльца торопливо, глядя то на Вепрева, то себе под ноги, спускалась сама мадам Деленцова.
- Петр Борисович! - Деленцова подхватила Вепрева под локоть и впилась в его лицо своими красивыми птичьими глазами. - Что вы наделали? Что?!
- Да что я наделал? - изумился Вепрев, но ледок в его животе уже пополз вверх. Вальсы с барышнями при его плоскостопии у него никак не выходили, на домашнем театре больше роли Захара ему не давали, новые гости нет-нет да и говорили ему 'ты', а как-то раз один новичок, - присяжный поверенный Ландграф, - и вовсе перепутал его с лакеем и послал помочь кучеру принести ящик бургундского. Ни с кем кухарка Мавра не разговаривала так фамильярно и охотно, как с Вепревым. И всё же не ходить к Деленцовым Вепрев никак не мог: нигде больше не удалось бы ему повидать Надежду Николаевну.
- 'Не шути с рабом, а то он покажет тебе зад'. Вы ведь это Дулину сказали? Да еще по-латыни?
- Помилуйте, Марья Алексеевна! - бросив трость, сцепил перед собой руки Вепрев. - Да я и латыни- то... Нет! О, нет, клянусь!
- Вечно вы сделаете скандал на пустом месте! - крикнула Деленцова. Она еще раз посмотрела в глаза Вепрева и вздохнула: - Чисто как женщина, право же... Ну ладно. Что ж вы стоите, как Пушкин?
- Как Пушкин? - пробормотал Вепрев.
- Идемте чай пить. Мавра! Поторопись!
Веранда, выходившая на обратную сторону дачи, была полна народа: учитель Выдрин с женой и с ребенком, Ляцкий, тоже с молодой женой, Ландграф, Хазаров в белом парадном кителе, длинноволосый старец Засолов, потративший, говорили, состояние на Бакунина или Кропоткина. Конечно, Надежда Николаевна была здесь - в костюме сестры милосердия. Рядом с ней растянулся в английской качалке молодой человек, одетый мушкетером: ботфорты, камзол золотой парчи с двуглавым орлом на груди, штаны в красно-бело-голубую полоску. 'Да это ж Кока Деленцов!' - вздрогнул Вепрев. Единственный ребенок своих родителей, Кока сидел мрачнее тучи, а к его подбитому глазу Надежда Николаевна прижимала старинный екатерининский пятак с блюдце величиной. Рядом сидели, шепчась и посмеиваясь, молодой Сытин - сын книгопродавца, и его друг, географ Бокильон.
Раскачивая веранду, по ней ходил Дулин. Он то хлопал по перилам ладонями, то совал большие пальцы за борта жилетки и шевелил ладонями как плавниками, то приседал на правую ногу, отступал на шаг и тут же бросался вперед - и говорил, говорил, говорил, свободно перелетая через твердые 'р', которые будто специально подбирал для своей речи:
- В канун грабительского освобождения русского мужика народонаселение России начало резко расти. С тех пор и по сей день оно увеличилось вдвое! А в Москве, к примеру, народа стало втрое больше за счет того, что русский мужик, задушенный кулаком и попом, хлынул в город. Вы только подумайте, господа! Мальтус произвел верные расчеты: тогда как народонаселение увеличивается в геометрической прогрессии, производство средств пропитания увеличивается только лишь в арифметической. В арифметической, господа! Напомню для дам: геометрическая прогрессия - это один, два, четыре, восемь и далее. Арифметическая - это один, два, три, четыре и далее. Ergo[7], образуется прогрессирующая нехватка средств пропитания! Прошлым летом в Симбирской губернии опять был голод. Нет, хлеб уродился отменный, не хуже прежнего. В чем же дело? Ответ прост: народонаселение выросло, а лебеды недород случился. Лебеды, господа! Ведь ею русский мужик спокон века хлеб размешивает - вот вам и ответ!
На этот раз Дулин ударил по перилам не ладонью, а кулаком. Звякнули чашки. Прячась за бахрому скатерти, под столом зарычала собака. Заплакал ребенок на руках Выдриной.
- Да, да! В то же время из одной только Одессы было вывезено хлеба в среднем по два пуда на голову народонаселения.
- Позвольте! - подала голос Надежда Николаевна - о чем же народонаселение думает? Зачем растет?
'О, sancta simplicitas!'[8] - умилился Вепрев.
- Растет, не думая, в том-то и дело, милая барышня! - выглядывая из-за корзины с полевыми цветами, подал голос записной скабрёзник Ландграф. - Народонаселение, как было сказано, размножается с безответственностью трески. А господин, э-э-э Дулин, кажется, хочет нас убедить, что кому-то сей процесс подвластен.
- Согласен с вами, милостивый государь, но только отчасти - вскинулся Дулин. - Не давай поцелуй без любви - вот вам первая заповедь, которая позволила бы удержать геометрическую прогрессию в границах арифметической же-с! Ибо поцелуй с любовью арифметическую прогрессию только и влечет-с! Арифметическая, дамы и господа, прогрессия - суть ответственность. На худой конец, черт возьми, сойдет английский редингот-с!
- Qu'est-ce que c'est que[9] 'английский редингот'? - шепнула Надежда Николаевна Коке.
- Паутина от опасности, она же броня против удовольствия - мрачно ответил Кока.
- То есть?
- То есть кишка ягненка. Слепая.
- Зачем? - удивилась Надежда Николаевна.
Кока снял пятак с глаза, внимательно посмотрел на нее, затем снова на пятак и качнулся в своем кресле:
- То есть как зачем? Preservativo, враг детей. После поцелуя с любовью. Или без оной-с.
Надежда Николаевна густо покраснела.
- Но как же, - продолжал голосить Дулин, - наставляют русского мужика клерикальные пиявки? Буквально так: 'плодитесь и размножайтесь!'
- Простите, не имел чести быть представленным, - снова донесся голос из-за корзины с цветами. - Ландграф, присяжный поверенный. Скажите, вы, верно, коммивояжер?
- Почему вы так решили? - шлепнул Дулин ладонью по перилам.
- Ну как же... Вы ведь издалека заходите: прогрессия, английский редингот, удобства...
- Стыдитесь, Ландграф! - вскочила Деленцова. - Господин Дулин в отпуске, только и всего.
- Да?
- Да! Господин Дулин - Sozialdemokrat, да будет вам известно! Его из тюрьмы отпустили на поправку здоровья.
Вепрев будто со стороны посмотрел на свои руки и увидел, что он хлопает в ладоши. Следом за Вепревым, сначала поглядывая друг на друга, а затем все более уверенно начали аплодировать встающие с мест дачники. Собака выскочила из-под стола и залилась оглушительным лаем.
- Браво! Браво, господин Дулин!
- Бис! - проснулся Засолов.
Мадам Выдрина хлопала ладошками сидящей на ее коленях дочери.
