Ландграф поднялся и через стол протянул руку Дулину:
- Милостивый государь, примите мои искреннейшие извинения!
- Алаверды к вашим словам, - буркнул Дулин. - Не стреляться же с вами. Я продолжаю. Русскому правительству и богатеям выгоден рост народонаселения. Арифметика здесь очень простая: чем больше народа, тем дешевле рабочая сила, и тем больше барыш капиталиста. Поэтому никаких рединготов они русскому мужику и рабочему не дадут. Русское правительство потому и продолжает играть с народом в дочки-матери, что платить не хочет. Культурный французский рабочий получает в день пятьдесят су. Десять су он тратит на стол, пять - на платье, еще десять - на квартиру, еще пять су - на женщину. У него остается двадцать су чистого дохода, которые становятся его капиталом. У русских же рабочих ничего не остается, ибо их слишком много, а их барыш целиком присваивает капиталист, скупивший на корню русский трон. Вместо барыша им подсовывают царя-батюшку и веру в загробное царство, давно похеренную культурным французским рабочим. Вот какова цена тому и другому - двадцать су!
- Сходится! - прошептал Сытин Бокильону. - Preservativo[10] на Champs Elysees[11] столько и стоит. Это, верно, и есть русская социал- демократия.
- Бывает дешевле! - пожал плечами Бокильон. - Но вы добавьте к двадцати су пять. Что есть двадцать су без пяти? Поцелуй без любви, колокол безъязыкий.
- Моё почтение! - прогудел хорошо поставленный бас. Дулин сунул большие пальцы за жилетку и, похлопывая ладонями по груди, окинул вошедшего свирепым взглядом из-под мощных надбровных дуг.
- Михаил Федорович! - воскликнула хозяйка. - Наконец-то!
- Господин Москвин! Ну как? Расскажите! - загалдели гости.
Москвин - молодой человек богатырского сложения в изрядно запылившемся летнем пальто - положил на стол оранжевый узелок и поклонился хозяйке:
- Как заказывали, Марья Алексеевна. Народный гостинец. Это перво-наперво. Теперь общее впечатление...
- Господи! - воскликнул Деленцов. - Да ведь сегодня же коронование было!
- Будет вам, papa! - скривился Кока. - Ведь обещали: ни слова об этом!
- Кока! - вспылил Деленцов. - Сколько можно, наконец! Шрамы украшают мужчину!
- Сами сказали, что Бога нет - не унимался Кока. - Значит, и помазанник Божий - фикция. Узурпатор!
- Кока, а вы, никак, в герольды записались - сказал Москвин. - Ну что ж, наслышан...
- Кто такие герольды? - спросила Ляцкая мужа.
- Бирючи, - ответил тот, - глашатаи. Ездили по Москве и афишки с манифестом раздавали. Коке и другим студентам за это обещали экзамен по богословию даром принять. У него еще и шляпа с перьями была, но ее отняли. А одного и вовсе с коня стащили. Обобрали чуть не до пуха. Афишки-то даром раздают, а наживатели их по пять рублей тут же предлагают.
Москвин, смеясь, развязывал ситцевый узелок:
- С душком, однако, гостинцы! Не поверите, меня кондуктор из вагона вывести хотел! Пришлось стоять на площадке.
Наконец, Москвин отделил друг от друга оранжевые уши и произнес:
- Тонкие натуры и дам прошу отвернуться. Колбаса!
По веранде поплыл затхлый мясной дух, приправленный чесночными струями. Прыгавшая у ног Москвина болонка отрывисто гавкнула, поставила лапы на его колено и завертела хвостом.
- О боже! И это давали людям?
- Отнюдь, сударыня. Только будут давать. В субботу.
- Но что же это, помилуйте?
- Полфунта вегетарьянских кошмаров! - сказал Москвин, приподнимая над столом бумажный пакетик. - Изюм и орехи. Ну, с этим дела получше. А вот - постучал он по столу небольшим пряником - тот самый, печатный, наверное.
- Но где же вы это все купили? - спросил Бокильон.
- Помилуйте: даром взял. Это же гостинец, Николай Константинович!
- А-а-а! Тот самый! Причащение, так сказать, священной власти! Таинство единения помазанника Божьего с телом народным?
- Ну да. Биржевая артель Чижова этим делом озаботилась. Вам шутки, а ведь государственное дело - четыреста тысяч гостинцев! Восемьдесят человек собрали, чтобы все это разложить. Раздадут на Ходынке, в субботу. Кстати, у меня к вам поэтому тоже дело будет. Но об этом после. Теперь самое главное...
Москвин достал из узелка и протянул Деленцовой бело-голубую эмалированную кружку с царским вензелем:
- Вот сим предметом сейчас вся Москва и болеет.
- Неужели?
- Да-да!
Деленцова еще держала в руках кружку, но Надежда Николаевна уже тянула к ней руки, а следом за Надеждой Николаевной - и Выдрина. И даже у тихони Ляцкой зажглись глаза, и она стала освобождать свою талию из рук мужа.
- Называют ее вечной...
- Ну да, и в Париже их так же называют.
- ... И взыскуют ее, как жизни вечной же.
Когда в кружку поухал даже Кока, и рассмотрел ее через очки самый терпеливый - Хазаров ('Право, презанятная вещица!'), - она вернулась в руки Деленцовой.
- Так это всё? Только это и дадут народу?
- А мне нравится! - воскликнула Надежда Николаевна. - Право же, и я бы не отказалась от такой.
Сердце Вепрева ёкнуло.
- Нет, будут еще увеселения - вздохнул Москвин, как будто он сожалел о том, что будут увеселения. - Позвольте...
Он похлопал руками по оранжевому платку, приподнял его над столом и стал вопросительно озираться:
- А где же...
Тут в дальнем углу веранды раздался гомерический смех:
- Вы только подумайте!
Дулин держал в руках тоненькую брошюру в красно-зеленой обложке и смеясь, тыкал в нее пальцем:
- 'Театр номер второй. Конек-Горбунок. Волшебная сказка'.
- А, вот она! - обрадовался Москвин.
- Так вот чем народ будут потчевать! - продолжал Дулин, - 'Хан Ордынский'. То есть, господа, вместо дурака-царя в котле с молоком дурак-хан сварится. Надеюсь, теперь вам все понятно? Дабы покрыть свои делишки, трусливая буржуазия вкупе с изобличенным царизмом не гнушаются даже выхолащиванием сказок. Но это гнусно, господа! Это гадко! Отнимать у дитяти его единственную игрушку - это низко!
Дулин швырнул брошюру на стол.
- Как интересно! - захлопала в ладоши Надежда Николаевна. - А что там еще будет?
- Погодите - отдувался Москвин, - сам еще не видел.
Он взял брошюру и стал читать вслух:
'Народный праздник по случаю Священного Коронования...
У ласкового князя Владимира
Пированьице, почестен пир,
На всех званых-браных, приходящих.
(Русские былины)'.
- Вопиющая пошлость, господа! Взывать к русским былинам и подсовывать хана. Я согласен с вами, господин Дулин. Ага, вот:
