плечо.
— Сохранился бы ты таким до вечера.
— Зануда. Ты ж теряешь чувство меры.
— А черт его знает, Стас, устала, наверное. Хочу покоя и дома.
Станислав Романович сначала неуловимо, а потом и явно переменился.
— Много хочешь, подруга.
— Ой как немного!
— Немного? А машина? Может, я и не прав, но что ж теперь делать?
— Теперь-то ясно, что делать. Сиди пока здесь, а дальше видно будет. Когда я приеду. Ты за меня реши, что делать. Реши!
Станислав Романович огляделся, покрутился вокруг своей оси, покачивая плечами.
— Смотрю я на вас — кунсткамера! Паноптикум городских сумасшедших.
— Не тебе судить.
— Сама подумай: можно ли так хищнически относиться к своему времени? И из-за чего?
— Как тебе не стыдно! Ведь действительно: из-за чего! Как ты можешь мне об этом говорить?..
— Не хочу, чтобы ты теряла время.
— Во-первых, здесь не место выяснять отношения, а во-вторых, уже и не время — спешу. И сколько ты сам времени теряешь, уж совсем без толку и с одними издержками? Сначала терял по дурости; теперь теряешь, потому что раньше терял.
— Во-первых, ты знаешь, я не прав и решительно себя осуждаю. Во-вторых, я ж радости ради. Я счастья не ищу, но где покой и воля?
— Господи! Покой и воля! Не надо воли — хочу подчиняться, хочу руководства над собой. А ты — радость, радость! А мне решать, выбирать. Я дома быть рабой хочу, а ты делаешь домоправительницу из меня.
— Теперь не права ты. Ты на работе — все. Ты и дома — мать, учитель и кумир…
— Уймись, Стас. Твои радости — пустая болтовня и… не знаю что…
— А я знаю. Для меня, например, большая радость — баня. Там прекрасно.
— Для тебя баня — это выпивка да возможность время протянуть.
— Ты права, мать. Но не забывай, что, во-первых, баня полезна; во-вторых, питье хорошо только тогда, когда можно покуражиться в хорошей компании. А компания в бане есть — постоянная и своя.
— Не уверена. Возможно, и полезно — не была, не видала. Но насчет компании врешь. Ты и один дома можешь.
— Только когда появляется что-то вкусное и полезное. Это не питье и не опохмелка.
— Может быть, еще не опохмелка, но и это будет. Ты столько говоришь о пользе, а называешь себя гедонистом да бражником. Они ж не для пользы живут, а для радостей только.
— Конечно. Соображаешь уже. Но и радость полезна.
— Демагог. Так получай радость от работы своей. Ты же говоришь, что любишь считать да закорючки свои писать.
— Сдаюсь. Но ты так и не научилась к моим закорючкам относиться если не с любовью, так хоть осторожно к любви моей. Безусловно, твоя работа важней! Во всяком случае, наглядней и отдача ощутимей. Ты в своих глазах растешь. Все к тебе относятся, как к суперменше… Тебе легко, конечно. А мне каково? И вообще ученый должен делать, что хочет, а не что ему велят.
— Ты слишком много знаешь. Не дури мне голову. В любой работе можно вырасти в своих глазах!
— Конечно. Потому и не видишь, для чего и что делаешь — вниз не смотришь. Иногда даже не разглядишь, кого и для чего лечишь. Впрочем, для вас это и неважно.
— Демагог. Демагог!..
— Я сражен вашими аргументами.
— Кончаем. Ехать надо.
— И езжай. Я ж пришел. Хорошо, что напомнила: сегодня в сауну пойду.
— Перебарщиваешь. Нельзя, я думаю, столько жариться.
— Не жариться, а париться. И почему? Мыться всегда полезно.
— Вы ж не моетесь. Вы пьете да паритесь. Это финны парились, но и мылись. В русской парилке отпаривались, чтоб отмыться. А вы? Вам время надо провести.
— Ты вот проводишь здесь дни. Уж более бессмысленной траты времени и не придумаешь. Мы хоть радость получаем.
— Ну, как попугай. Одно и то же, одно и то же: радость, радость…
— Основной и двигающий закон человечества, поскольку смысл жизни пока неизвестен, — получение радости. Вот я и повторяю и в словах и в делах. Дело для радости. Это тебе не в очереди стоять. Благо бы за мясом, за едой, за одеялом, наконец, за простыней… А за машиной?! Для чего? Я в баню — за радостью…
— А я за машиной не для этого? Мне-то она в радость. Пойми ты, если сохранил еще способность не только смотреть, но и видеть.
— Я снова решительно себя осуждаю.
— Ну ладно, перестань. Мне пора.
Около машины, опершись на заднее крыло, задумчиво стояла Тамара.
— Что пригорюнилась?
— И не говори! Сейчас звонила на студию. Приехал один сценарист интересный. Привез якобы неплохой сценарий. Понимаешь, это для меня вся дальнейшая жизнь — первый фильм дают.
— Прекрасно. Чего ж ты горюешь?
— Надо увидеться с ним. Он может только завтра вечером, а как отсюда уйдешь? Я и так завтра днем должна пойти на встречу с сокурсниками. Подменят меня.
— Так ты бы сказала ему. Посочувствует. Машина же! У меня в больнице все понимают.
— В больнице! Ты начальник! Может, и он поймет, если тоже по машине страдалец. На студии сочувствуют, попробуют уговорить. Даже сказали, что командировку продлят ему до понедельника.
— Все в порядке, значит?
— Вот должна буду позвонить.
— Уверена, все образуется. Хорошая косыночка у тебя. Откуда?
— Подруга из Индии привезла. Нравится, правда? Еще некоторое время они говорили о косынках, потом о сапогах, перешли на кофточки, наметили поездку по магазинам в одну из суббот. То ли женщины столь легко утешаются и запросто переходят с, казалось бы, смертельно волнующей темы на проблемы далекие, хотя для них и достаточно важные, то ли необычная ситуация, связанная с очередью, запутала понятия желаемого, нужного, необходимого, оторвала их от будничных дел. А может, все это защитная реакция человека на невзгоды и несообразности жизни, но так или иначе Лариса и Тамара вроде бы и забыли на мгновение о крайней важности предстоящих им встреч: со сценаристом, в чем «вся дальнейшая жизнь», и с ожидавшим в гостинице оппонентом диссертации, которой было отдано не четыре дня, а многократно больше времени. Все заслонила собой возможная удача ведь они попали в третью сотню.
Такова была сила вожделения дефицита. Дефицит! Он разжигает в человеке древние языческие, охотничьи инстинкты. Объединяет людей. Делает друзьями представителей разных социальных групп, разных профессий, разного образовательного и имущественного уровня. Если бы не дефицит, могла ли возникнуть приязнь у Ларисы к Валерию?
О чем бы она говорила с Кириллом? Что обсуждала бы с Тамарой? Дефицит! Все сочувствуют искателю его, хоть и с усмешкой слушают рыбацкие рассказы охотников за дефицитом.
Лариса включила зажигание.
К машине подошли две женщины.
— Доктор, вы не в центр едете? Не могли бы нас подбросить?
— Пожалуйста, садитесь.
«Где я ее видела? „Доктор“. Но это она могла и услышать: меня здесь многие так зовут. Но где-то я ее встречала. Скорее всего, в больнице. Нет, больных я плохо узнаю. Больные очень на себя непохожи — на столе, в кровати, в коридоре отделения, на улице. Совсем по-другому все выглядят. А эту я точно видела не
