другой день опять… «Нет, вы попробуйте! Такого мы ещё не делали!»
В самом деле — очень вкусно у них всё, такого — ещё не делали…
Ирина слушала, как он, рассуждал, будто, говорил сам с собой, водил прищуренными глазами по стенам. Вокруг глаз — мелкие морщинки. В глазах — тоска, и какая-то зависть. По-хорошему завидовал. Чужому счастью.
— Соль нужно?.. — присела она рядом.
— А?..
— Сам посоли… Я не знаю… — взглянула она пристально.
— А… Да! Сам… — покачал он головой.
Сразу умолк. Задумался. Бренчал ложкой опустошённо.
— А я видела твой домик, — вдруг улыбнулась она, — проходила мимо…
— Да? — вскинул он глаза, — и не зашла… Хоть на минуту…
— Я на работе… Меня больные ждут… Они хоть и не люди… Но тоже страдают… И Оля со мной теперь… Мы на машине…
— Так и хорошо! Теперь вот, мост есть! Прямо к нам! Совсем рядом!.. Я вот, кошку заведу, или ещё кого… Сделаю вызов…
— Не надо ради этого кошку… — усмехнулась она горько. — Виктор… Я беру отпуск… Мне нужно съездить… Вот приеду…
— Куда? — перестал он жевать.
— Приеду, расскажу… Потом… Потом всё скажу…
— Надолго?
— Нет… На пару дней… Наверное…
— Одна?
— Да, одна.
— А куда, далеко?.. — бесхитростно спросил он.
Ирина улыбнулась.
— Расскажу потом… Не спрашивай больше…
— Хорошо… Извини… Я думал… Может…
— Нет, не надо.
— Да! Я понимаю! Извини… — вспыхнул он сразу.
Стали молча есть. Он, даже старался не стучать ложкой и не шевелиться.
— Что-то ты приуныл? — повернула она голову.
Брови как стрелы. Глаза!.. Лучше не смотреть в глаза.
— Так… — ухмыльнулся он, — думаю вот… Сижу, плачусь, тут, мужик… Сейчас… Таких не любят… Сейчас, — чтоб лбом стены прошибал!.. Чтоб, из под земли всё вырыл…
— Зачем из-под земли… Всё на земле есть… Близко… Откуда ты знаешь, каких любят? — улыбнулась она. — Ты, очень хороший, Виктор…
— Хороший, — криво улыбнулся он, — видно, мало этого…
Ирина, вздохнула шумно. Положила ложку. Встала из-за стола и скрестив на груди руки, подошла к окну. Смотрела, с лёгкой улыбкой расширенными глазами.
— Я… Ира… Пойду лучше… — поднимался он медленно. — Ты приезжай быстрей! Быстрее, приезжай! — стоял опустошённо возле стола.
Ирина распахнула глаза, приоткрыла рот, руки расцепились сами собой, повисли вдоль бёдёр.
— Ты прости… Так ещё хуже… — шагнул он к двери и не оборачиваясь дошёл до выхода.
Ирина бесшумно двинулась следом. Он остановился, открыв дверь.
— Ира… Я буду ждать… — улыбнулся нескладно и твёрдо вышел во двор.
Она отдёрнула занавеску, смотрела в след растерянно. Он не поворачиваясь, скрылся за изломом улицы.
Ирина тихо подошла к столу, выдвинула стул. Шагнула к комоду, подняла вазу с розами и поставила посреди стола. Села на стул и приблизившись лицом к букету, закрыла глаза. Сидела не двигаясь несколько минут, вдыхая аромат свежих цветов.
Из уголков закрытых глаз, покатились слёзы по щекам. Руки, державшие вазу, бессильно опустились на стол. Сколько просидела так — не помнит. Потом, тяжело поднялась, прошла в свою комнату, не закрывая дверь, постояла возле иконы. Сомкнула глаза, замерла. Лишь сухие губы резко вздрагивали.
Спустя какое-то время отошла так же бесшумно. Открыла платяной шкаф со скрипом. Молча смотрела внутрь не мигая.
После, переоделась, обвязала голову платком и не закрывая ни шкафа, ни одной двери в доме, вышла на улицу. Пройдя через сад, мимо людей, как тень, побрела на старое кладбище…
Прошло ещё два дня. Когда пришли Катя с Никиткой, сказала Кате, что собирается завтра в монастырь, не надолго. И ещё, попросила её, что бы вечером обязательно зашёл Кирилл.
Катя, конечно всё поняла, подойдя к ней, лишь обняла Ирину и сказала с улыбкой два слова:
— Мама Ира…
Ирина неожиданно всхлипнула.
Катя ушла. Через несколько минут быстро зашёл в дом Кирилл. Ничего не спрашивая, сел к столу, рассматривал букет роз, вертел вазу, меняя угол зрения. Нюхал цветы и с улыбкой поглядывал на мать.
Она ходила по комнате у него за спиной, ломала пальцы, подбирала слова для объяснения.
— Кирилл, ты догадываешься, зачем я позвала тебя?
— Конечно… Тут все догадываются…
— Кто, все?
— Ну все… В нашей деревне, и в нижней, и в Покровском…
— Как… Откуда… Он что, всё рассказывает?
— Да нет, мам, что ты… Он вообще, кажется, только с тобой разговаривает… Ещё с Ленкой Севидовой… Тут понятно всё, мам, тебя же знают все… Разговаривают… Ещё до Виктора…
— О чём разговаривают?..
— Ну вроде как, жалеют… Хотят, что б ты тоже, счастливой стала… Сполна… Только, конечно, сказать тебе никто не решиться никогда… Переживают… Беспокоятся… Знают же…
Ирина ухмыльнулась испуганно. Снова заходила вокруг стола, теребя пальцы.
— Так… — сказала сама себе.
Кирилл невозмутимо крутил вазу пальцами, разглядывая розы, наклоняя голову то влево, то вправо.
— Кирюша… Ты мне не хочешь ничего сказать?..
Кирилл прекратил крутить. Положил руки на колени.
— Хочу мам, но не могу…
— Почему? — остановилась она.
Кирилл молчал, не поднимая глаз.
— Скажи… Я должна знать… — присела она рядом на краешек другого стула.
Впилась взором. Лицо окаменело вдруг. Волнение клокотало только внутри. Билось во всём теле, в мозгу и вокруг. Кажется вся комната наполнилась чем-то. Кажется вокруг пульсировал свет. Может ещё что-то. Носилось вихрем, невидимое. Тело, кажется тоже исчезло, таяло в этом «нечто». Всё расплывалось: и очертания и мысли. Только чувство жило в пространстве. Охватило всё и пульсировало вокруг.
— Скажи… — сухо и почти шёпотом проговорила она. — Только ты можешь мне помочь, — ты — живая плоть Петра, всё, что у меня осталось… — она не узнавала свой голос.
Будто чужие уста шептали.
Кирилл поднял глаза, взглянул в лицо, словно соединился с ней вновь, будто снова находился во чреве её. И рядом, где-то близко, находился его отец.
— Мама… — прогрохотало в ушах у неё, как железнодорожный состав, пролетевший в нескольких метрах. — Я многое не понимаю ещё… Но… Ты говорила всегда… Любовь, это проявление Бога, да?
— Да… — скорее подумала она, чем произнесла.
— Тогда, как же можно оттолкнуть её? — смотрел он в глаза. — Мне кажется она одна… Её нельзя
