делить… Или она есть… Или её нет…
А если есть — это благо… Или счастье… Или, не так хотел Бог?
— Да… — снова шепнула она, закрыв лицо ладонями, уткнулась в крышку стола головой. Скрипнул стул. Кирилл подсел рядом. Молча обхватил за плечи и приблизил её к себе. Только его руки и мокрые слёзы, вернули ей ощущение своего тела. «Что это!» — очнулась она. Они снова появились — слёзы. Сколько лет, не было их.
— Кирюша… — прошептала она губами, — спасибо тебе…
Кирилл не ответил. Высушило горло — не сказать, не глотнуть.
Так посидели немного.
— Мам… А чаю попьём? — сказал он мягко, как очень давно, в детстве.
Ирина подняла голову, шумно вздохнула со свистом, будто вынырнула из воды и с жадностью глотнула воздух. Часто задышала, растирая мокрые глаза, улыбнулась чему-то…
Взглянула на него и, всхлипнула громко опять.
— Сейчас!.. — улыбнулась вновь, глубоко дыша, только теперь почувствовала вокруг себя воздух.
Кирилл быстро встал, отошёл, открыл дверь в свою маленькую комнатку и не закрывая её, стал всматриваться в портрет Ирины. Стоял, улыбался.
— Мам, а ты другой стала… Я другой портрет напишу…
— Какой ещё, — поползла у неё испуганная улыбка.
— Увидишь… — не отводил он взгляд от полотна.
— Ладно тебе, — усмехнулась она сквозь слёзы.
Поднялась, держась за крышку стола, Постояла чуть, смотря себе под ноги.
— Мам, ты посиди пока… Я сам тебя чаем напою, ага? — зашагал он в кухню.
— А где всё, мам?
— Да там же… — разложила она руки на стол, опустила сверху голову на бок.
Смотрела в окно, мигая глазами. За окошком, по тропинке, бегала Катя с Никиткой. То присядет к нему, то отбежит со смехом. Потом снова присядет. Никитка шустро перебирая ногами, догонял маму, взмахивая ладошками.
— Позови Катю… — сказала она негромко и вздохнув, закрыла глаза.
Кирилл пройдя мимо, остановился у двери.
— Мама, может тебе не ездить?
Она снова открыла глаза. Увидела, что солнце садилось в тучки у горизонта. Смешались все краски на небе, от золотистой, до свинцово-синей. Как мазки на палитре, только живые — переходили незаметно друг в друга, образуя неописуемые оттенки.
— Ты думаешь…
— Мам, он тебя везде слышит, и икону подарил, не зря ведь…
Кирилл открыл дверь, легко сбежал по ступенькам. Потом появился в окне. Катя остановилась, смотрела на него, опустив руки. Кирилл быстро подошёл, подхватил на руки Никитку и они вместе с Катей зашагали к дому. За спиной на кухне, зашумел чайник в тишине.
Ирина улыбнулась и снова прикрыла веки.
Приятно прошёл вечер. Хорошо быть среди родных тебе людей. Которые всё понимают и чувствуют. Просто чувствуют, а не сочувствуют. Не жалеют, а любят. Уже этим помогают. От них веет такой радостью. Таким ароматом самой жизни. Её вкусом и желанием творить в ней. Они — хозяева своей жизни.
А она? Она думала. Она ещё ничего не решила. Ощущения были летучи и бесформенны. Нельзя ухватиться и определить, как быть. Что сделать в следующую минуту, завтра, потом.
Как только она пыталась перевести чувства в мысль — упиралась в стену. В стену противоречий и не отвеченных вопросов.
Никитка твёрдо бегал по дому и любопытно водил глазами. Вот ему, не отягощённому надуманными проблемами, легко решать. Чувства его чисты и ясны. Ирина улыбалась, глядя на внука. Катя с Кириллом говорили мало, просто сидели, улыбались, ничего не спрашивали. Кирилл принёс воды. Катя сполоснула немногочисленную посуду.
Попрощались, ушли к себе. Вечер незаметно перешёл в ночь. Кирилл пообещал прийти с утра. Никитка всё время оглядывался и махал рукой бабушке.
Бабушка. Ей было чуть за сорок. Она была чуть за сроком. Прошёл срок. Чего?
Вспомнила о свечах. Зажгла сразу несколько. Поставила в разных местах дома и ходила. Ходила от стены к стене, рассматривая свою колыхающую тень. Первый раз окатило холодком одиночества. Раньше… — не чувствовала этого. Был Кирилл. Он и сейчас есть. Она очень была рада, видеть его счастливым. Видеть, как они с Катей счастливы и ещё не совсем осознали это: как вдохновенно, строят они что-то необычное. Как сливают воедино ранее несовместимые понятия. Как трудно построить мир гармонии, когда не чувствуешь того, из чего состоит жизнь. Но они чувствовали. И у них получается. И сразу отозвались люди вокруг. Что-то невидимое стало их сближать и открывать какие-то забытые истины.
Ирина присела к столу. Она была счастлива за них. И жила какое-то время этим ощущением. Но горизонт расширялся неожиданно. Горизонт чувств. И стало мало этого. Это тогда, когда появился Виктор. Повеяло чем-то необычайно тёплым и новым. Тем, что надо ощутить только самой. И воспоминания о муже, вдруг ожили. Память стала ярче, чувства острее. Но он был совсем молоденьким. Совсем. Как Кирилл. Другого она не знала. Не представляла. Не стать ей такой же! Срок. Минул срок чего-то. Ему не стать таким же, как она. Но она любит его. Любит такого, каким помнила. Теперь это было похоже на материнскую любовь. Странно всё. Путано. Волнами ходят чувства, но не дают ответа. А Виктор, его она любит? А можно ли любить обоих? Или это вообще не любовь? Ох, жутко на душе. Не предаёт ли она свою первую любовь? Нет ответа. Его нет! Нет! Ну хоть ты бейся о стену головой! Нет ответа!
Кирилл сказал — любовь неделима! Ну откуда он-то знает, откуда такие мысли? А ведь — прав он! Прав! Что же делать?
Она вдруг поняла. Со всем ужасом и трезвостью мысли, поняла. Никто не решит, никто не подскажет… И даже Бог не подскажет! Нет! Потому, что он и есть — любовь! Которая, может всё! Изменить мир, изменить миры!
Ирина схватилась за голову. Бессилие.
— Нельзя делить… — прошептали её губы.
Кому прошептали? Не гася свеч, не раздеваясь, упала в постель не закрывая глаз. Как наблюдатель жизни, как заложница. Разве так можно? Если б её дети так мучались, какого бы ей было? Не мучает ли она кого? Конечно… Виктора мучает, себя мучает. А Петра? Мучает. Тоже мучает. Но в чём? Сил не было. Но сон, тоже не шёл. И опять, снова появились эти живые, тёплые слёзы. Сколько лет их не было! Опять, что- то вернулось. Прошёл срок. Что же теперь? А как хочется быть счастливой и любимой! Она уже любима!
Что сделает она теперь, чем ответит на любовь? На проявление Божье?
Они оба, Кирилл и Виктор, сказали почти одно и тоже. Сказали, не сговариваясь конечно же. Быть счастливым, это и есть воля Божья! Остальное — домыслы… Домыслы и попытка кого-то, сделать человека рабом. Но Бог — это свет! Рабство — это тьма!
Она вскочила с кровати. Повернулась к иконе и замерла, в надежде вот сейчас, именно сейчас, получить ответ, рассеять сомнения в душе.
— Господи, помоги! — только и смогла промолвить.
Остальные слова не шли на ум. Пустота в мыслях и только буря чувств, металась вокруг. Переливалось тёмное и светлое. Вспыхивали как искры в глазах, и меркли. И яркие вспышки гуляли перед закрытыми веками. Высохли слёзы. Пронеслось ощущение, что она боится. Боится. Боится измены. Измены своему чувству. Но страх стал отступать, рассеиваться, как тьма перед рассветом. Проступало что-то новое, ровное и непоколебимое. Утратила ощущения времени. Онемело тело. Приятная истома заполняла душу. Где она? Что случилось?
Открыла глаза В комнате посветлело. Из окна струился мягкий, тёплый свет утренней зари. Трудно встать, трудно даже пошевелиться. Онемело всё. Просто сползла на пол. Легла на половичок, что возле кровати. Тело стало отходить.
