... ... ...
– Анечка, меня взяли, взяли к Лехе в «Гвоздь»! Я теперь пою у Лехи!
– Это что ж, значит, прости-прощай, вольная житуха?.. И теперь будешь пропадать на этих, как их, твоих... репетициях?.. – Анька шумно вздохнула, выдохнула в телефонную трубку. Она сидела с ногами на диване среди собственноручно вышитых подушечек, поедала сладкий иранский инжир, на кухне, как всегда, шкворчало в огромной сковороде мясо, – и тут позвонила Серебро. – Я-то думала, ты мне что-нибудь дельное скажешь, ну, такое ценное, что-нибудь про шмотки, про туфельки-одежку, а ты, мать, про свой вонючий рок. Сдался мне твой рок! – Анька, как волк, зевнула в трубку. – Рок-вуменша нашлась. Все это забавы юности, они у тебя, Инка, пройдут, как с белых яблонь дым. Хоть бы про мужиков мне лучше про каких рассказала. Как ты там, в Алкиной комнатушке?.. Ничего урожай снимаешь?.. Или омуль плохо идет?..
Акватинта зажевала инжирину. На другом конце провода Серебро расхохоталась от души.
– Омуль идет просто косяком, Анютка, отбою от мужиков нет! У меня ж теперь «Интурист» рядом! Но я не могу пахать так много, как раньше. Голос берегу. Да и... Леха может узнать...
– Леха! Подумаешь, цаца какая твой Леха! Звезда-а-а-а!..
– Да, звезда. Рок-звезда! – Серебро возмущенно хрюкнула в трубку. – И не смей о нем так! Это музыка будущего! А Алка... со своей попсой...
– Что мне с вами делать, с музыкантшами, развела я вокруг себя артисточек, – притворно-жалостно вздохнула Толстая Анька и бросила в рот еще одну инжирину. – Алка-то звонит тебе?.. Теперича она у нас аристократка. В своих двенадцати комнатах плутает... не найдет, где туалет...
– Не-а, не звонит. И тебе тоже не звонит?
– И мне. Зазналась!
– Да, выходит, что так. – Серебро шмыгнула носом. – Мы для нее теперь обыкновенные шлюхи. А я еще и рок-герл. Кстати, о роке. Зря ты так презираешь рок, Анька. Вон даже этот, как его, Алкин... ну, Любин... продюсер, Юрий Беловолк, и тот набирает для «Любиного Карнавала», который в конце марта будут уже отснимать, рокеров самых лучших. И наших, и импортных. Знаешь, кто будет петь с Алкой во втором отделении?.. «Ред Кардиганс»!.. Сами «Ред Кардиганс»!.. Ну, и наши ребята... «Аргентум», «Идея фикс»... все самые клевые... И америкашек подцепили, одну мулаточку сейчас туда, в «Карнавал», тащат, довольно ничего телка, Джессика Хьюстон... Я слышала ее. Мордочка ничего, но поет...
– Что, мать, ты лучше?..
Анька проглотила инжир и засмеялась.
– А ты еще сомневалась!.. Конечно!
Как ноги занесли ее к Казанскому вокзалу? Ну да, оттого, что здесь, рядом, был Рязанский переулок. Она зажмурилась. Пойти к Эмигранту? «Успеешь. Не тревожь его. Не трогай свое чувство к нему. Ты же слишком сильно хочешь к нему, ты же знаешь. Поэтому останови себя. Повремени. Лучше зайди-ка в „Парадиз“, посиди там немного. Вспомни былые годы. Тряхни стариной». Она задрала голову. Ну как, красная надпись, ты все еще на месте? Тебя еще не переименовали, ресторан? Все было на месте. «PARADISE» – ало горело у нее над головой. Она усмехнулась. Наступит время, и стекла перебьют, и закрасят название. И назовут это как-нибудь... ну, к примеру, «INFERNO». «Инферно» – так назывался ночной компьютерный клуб, куда бегала продвинутая Серебро, она и там ухитрялась, играя в компьютерные игры, снимать глупых богатеньких мальчишек и вытрясать у них баксы из бумажников. Все проходит, пройдет и это. Боже, как уже на улице тепло!
Алла поднялась по гладким ступенькам, толкнула стеклянную тяжелую дверь. Вот он, зал, где она провела так много часов, дней, ночей, шныряя между столами, садясь на колени к мужчинам, промышляя, плача в углу, вытирая слезы ресторанной шторой, и халдей Витя приносил ей стопочку, и она потихоньку выпивала, и пудрила красный опухший нос, заплаканые щеки. Да, много всего было здесь с ней, уже и не упомнишь. Она оглядывалась: может, Витя сегодня работает. Нет, Вити не было. Ну и ладно. Вот здесь она сядет; закажет себе что-нибудь для отвода глаз. Есть ей не хотелось. Боже мой, почему люди все время едят. Дикая голодная диета Изабеллы отбила у нее раз и навсегда всякий вкус к еде.
Она потянула к себе меню. Бог ты мой, меню «Парадиза» она знает наизусть. Сациви... шашлык из осетрины... фирменный помидорный салат... Она посмотрела на часы. Сегодня надо пораньше лечь спать. Завтра первая спевка «Карнавала». Подскочил бритый, как буддийский монах, официант, согнулся перед ней: узнал.
– Что будет Люба Башкирцева на ужин?.. Расстегайчиков, бульончика горяченького?.. Может, икорки под водочку пожелаете?..
Она подняла к нему голову, поглядев на него жалобно, как зверек.
– Водочки, да. И икры. И... помидорный салат И все. Больше ничего.
Официант еще что-то завлекательное бормотал, сладенько улыбаясь – она махнула рукой: действуй, шевели ножками. Господи, давно ли она здесь сидела... с Любой. Роковая встреча. Всего полгода назад. И вот Любы уже нет, и она перед всем миром играет ее роль. Берегись, ты сковырнешься, Алла. Уже слишком много народу знает, кто ты такая на самом деле.
«Кто же убил Любу. Кто. Кто?!»
В сумочке затрезвонил телефон. Должно быть, Беловолк. Беспокоится, требует, чтобы ехала домой. У, вечный шпион.
– Але?..
– Але-але. Привет, госпожа певица. Как ваши изыскания? Продвигаются?
Она отвела трубку от уха и выругалась шепотом.
– Здравствуй, папарацци. – «Здравствуй, блоха. Еще не прыгнул, не укусил? Ни дна бы тебе ни покрышки». – Изыскания продвигаются. Я...
– Вы должны зарубить себе на носу, мадам, что у вас осталось уже совсем мало времени.
Голос на другом конце провода был холоден, как лимонный сок из холодильника.
– Сколько?
Она почувствовала, как все внутри нее словно заливается этой отвратительной холодной кислотой. Трубка холодила ухо. Ножка хрустальной рюмки, которую она вертела в забытьи, холодила пальцы.
– Неделя.
До следующего понедельника?!
