Хоровод воды

– ни разу не повторилась, я бы заметила.

Возвращается официантка, приносит суши и салат. У нее плоское азиатское лицо, она изображает японку, хотя на самом деле она бурятка, казашка или вообще татарка. Многие рыбы маскируются под более сильные и влиятельные виды. Разница только в том, что у людей никак не узнаешь, кто будет в топе лет через пятьсот. Могли бы монголы во времена Чингисхана предполагать, что дикие восточные островитяне покорят мир с помощью риса, рыбы и бытовой электроники куда лучше, чем сами монголы с помощью лошадей и луков?

Приносят счет. Никита расплачивается, Даша улыбается, говорит:

– Спасибо, чудесный ужин.

Они идут к выходу. Если мы друзья, думает Никита, удобно ли предложить денег в долг? Если она временно на мели?

Они выходят на улицу. Даша ежится – пока они ужинали, резко похолодало. Пар идет у нее изо рта.

– Ты на машине? – спрашивает она, обернувшись.

Никита кивает.

– Подбросишь меня до Садового? А там я уже до дома поймаю.

Некоторые рыбы путешествуют, присосавшись к представителям своего или другого вида. Наиболее известны рыбыприлипалы, способные передвигаться на большие расстояния, присосавшись к крупным рыбам с помощью переднего спинного плавника.

Час назад на улице не было свободных мест, и Никита припарковался в соседнем дворе. Теперь его «тойота», втиснутая между двух покрытых снегом «жигулей», блестит антрацитовыми боками, словно бархатисто-черная моллинезия среди бесцветных гуппи. Даша с трудом протискивается в пассажирскую дверь. Усевшись, морщит брови (в левой – маленькое колечко) и начинает тереть испачканную майку.

– У тебя воды нет? – спрашивает она, и Никита протягивает ей бутылку «Аква Минерале». Даша делает большой глоток и брызгает себе на грудь. Никита помнит: так при глажке делала мама, пока не появились утюги с распылителем.

Даша сосредоточенно трет майку, и Никита наконец не выдерживает:

– Дай я тебе помогу.

Вот так оно и случилось, да.

Рыбы семейства пецилиевых – миролюбивые активные рыбки. Самка обычно крупнее самца. Желательно накрывать аквариум с пецилиевыми крышкой, так как самки могут с легкостью выпрыгнуть из воды.

Что выпрыгивает из Даши? Подводное чудовище? Глубоководная рыба? Другая женщина, живущая в темной глубине, словно русалка или ундина?

Даша проводит пальцем по запотевшему стеклу «тойоты». Никита думает: впервые в жизни я внутри аквариума, а не снаружи. И мы здесь – как две рыбы.

– Что это? – спрашивает он.

– Инь и ян, – отвечает Даша, – мужское и женское. Как мы с тобой только что. Я сразу это поняла, когда ты меня в «Азию-кафе» позвал.

Через час Никита стоит перед аквариумом у себя в офисе. Что же случилось, а? – спрашивает он.

Рыбы молчат. Они всегда молчат, на то они и рыбы. Но я представляю себе, как макропод – он же райская рыбка – выныривает из аквариума и отвечает:

– Что случилось? Ничего особенного. Просто на девятом году брака ты завел себе молодую любовницу. Это бывает. Самцы вида homo sapiens не отличаются моногамностью.

– Но я же люблю Машу, – говорит Никита. – Ладно там моногамия, но любовь? Как же любовь?

Райская рыбка выбивает хвостом фонтанчик и уходит под воду – на этот раз без единого слова, как и положено рыбе.

27. Как можно не верить в любовь?

Это называется флешбэк. Знакомые наркоманы объясняли: если принимать ЛСД или еще чего, через какое-то время воспоминания о трипе могут вернуться на ровном месте и будут реальней самой реальности. Раньше у Мореухова не было такого с алкоголем – но сегодня утром вдруг отчетливо вспомнилось.

Идет дождь. Мореухов стоит с двумя девицами, прячутся под одним зонтом, передают друг другу бутылку. Это все – под аккомпанемент капель, отскакивающих от натянутой над головами материи. Судя по прозрачности и отчетливости этого звука, у Мореухова третий-четвертый день запоя.

Как зовут девиц, Мореухов не знает. У той, что повыше, мужская куртка цвета хаки, короткая юбка, мелкими кудряшками завитые волосы. Вторая едва достает Мореухову до плеча, пальтецо расстегнуто – наверное, чтобы подчеркнуть сиськи. У полных женщин часто большая грудь, чуть было не сказал – вымя, хотя грубо, конечно, так говорить, даром что у толстушки какой-то телячий взгляд, не сказать – тёлочий. Большие такие глаза, бессмысленные, еще и подведенные дешевой тушью, которая уже течет по щекам. Да, одним зонтиком трех человек не накроешь.

И Мореухов отдает зонтик: Держите, девчонки! – а сам выскакивает под дождь, запрокидывает голову и делает из горла два больших, от всей души, глотка. Внезапно резкой вспышкой: Что я здесь делаю, а? Может, впрочем, не было тогда никакого что я здесь делаю, так, обманное воспоминание, аберрация памяти, никогда не доверяйте флэшбэкам. Может, стоял тогда Мореухов под дождем, задрав голову к сумрачным небесам, отряхиваясь, как собака, вышедшая из воды, стоял и ничего такого не думал, холодные капли на небритых щеках, промокшая куртка, дырявые кроссовки… и в этот момент толстушка спрашивает: А любовь? Вы верите в любовь? – и Мореухов, оторвавшись от бутылки, говорит:

– Да, конечно. Как можно не верить в любовь? Любовь существует, она придает смысл нашей жизни, без нее мы были бы никто и ничто. Она всегда – с первого взгляда, даже если ты об этом с первого взгляда и не знаешь.

И вот Мореухов говорит, две девчушки слушают, прижимаются друг к другу под куполом зонта, передают друг другу бутылку, и он замечает, что они похожи: мокрые волосы, слишком яркая помада, слишком раскрасневшиеся лица, слишком хриплые голоса. Голоса, кстати, может, и в самый раз, кто ж знает, сколько времени они уже пьют, первая это бутылка, вторая или пятая. Кто ж знает, познакомились они только что, здесь, у магазина, обе уже бухие, или, наоборот, одна пришла к другой в гости, скажем, на день рождения, скромный такой девичник на двоих, выпить чаю, поговорить про любовь, кино какое-нибудь посмотреть, купила только бутылку сухого, неудобно ведь с пустыми руками, а потом нашлась еще одна… Что, кстати, значит нашлась? Где она до этого была? – ну да неважно, значит, еще одна, а потом – догнаться к ларьку, а потом вернуться, не дойдя даже до подъезда, вино как-то слишком быстро кончилось, и тут появляется Мореухов: А что, девчонки, вы по вину? Может, лучше водки? – и в самом деле, на водку денег как раз хватает, опаньки, вот и стоят, почти обнявшись, под одним зонтом, слушают незнакомого бухарика про любовь с первого взгляда – вот, кстати, и поговорили, как и собирались с самого начала.

– А измена? – спрашивает та, что повыше. Вот как ты думаешь, можно изменять, если любишь? – Мореухов протягивает руку за бутылкой, делает глоток, еще один, вытирает мокрый лоб и отвечает:

– Нет, никак нет, если любишь – изменить нельзя. Даже если с другой ебешься – изменить нельзя. Потому что любовь – такое дело, она либо есть, либо нет. И пока она есть – измена невозможна. А когда ее нет – какая же это измена?

И вот тут-то Мореухов точно думает: Что я здесь делаю, а? – и в ту же минуту вспоминает про акцию Дубосарского пятилетней, что ли, давности.

Если в двух словах, история была такая: Сорос или еще какой-то фонд решил вывезти московских художников в российскую глубинку. Их посадили на пароход и пустили вниз по Волге. Во всех городах они выходили и выступали перед публикой. Мореухова тогда еще звали на подобные мероприятия, но Мореухов туда уже не попадал, потому что как раз перед началом выставки – а в данном случае перед посадкой на пароход – у него случался запой. По Волге, значит, он так и не сплавал, зато кто-то рассказал, что в одном городе Дубосарский провел акцию.

Там стоял памятник, типа две солдатские головы. Дубосарский задрапировал постаменты какими-то