– Что значит – не нужно? – отвечает Костя. – Она где живет? Одна? С мамой? В Выхино? Ни хрена себе ничего не нужно! Ты все-таки удивительная свинья! Уж квартиру ты ей по-любому должен снять, не в центре, конечно, но все равно где-нибудь, где нормальные люди живут. Я всегда своим рядом с офисом снимаю – удобно и не слишком дорого. И если в пробке застрял, жена никогда не поймет, в офис ты ехал или к бабе трахаться.
Никита со вздохом отодвигает опустевшую тарелку. Тут же из ниоткуда появляется официант, тарелка исчезает, зато появляется новый кувшинчик сакэ.
– А подарки ты даришь? На шопинг водишь? – продолжает Костя. – Нет? Ты меня пугаешь, честное слово. Можешь сколько угодно говорить, что я параноик, но если молодая девка спит с такими, как мы, денег не берет, подарков не получает, живет, как малолетка, с мамой – тут что-то нечисто! Либо она хочет тебя с Машкой развести и на себе женить, либо того хуже.
– Это как? – не понимает Никита.
– Так. Каком кверху. Хуже – это отобрать бизнес. Или кинуть на все твои деньги. Или подставить на чужие. Знаешь, сколько таких случаев было? Особенно с молодыми, красивыми и бескорыстными!
– Ну, мой бизнес не очень отберешь, – пожимает плечами Никита.
– Да-да, – усмехается Костя, – Ходорковский тоже так считал. И где сейчас его бизнес?
– Мой бизнес как Неуловимый Джо из анекдота, – отвечает Никита, – он никому не нужен. Охота серьезным дядям возиться с аквариумами за пятнадцать штук в месяц.
– Ладно тебе, пятнадцать, – говорит Костя. – Все двадцать набежит, а то и двадцать пять. Да и вообще – могут ведь не под тебя копать, а под меня.
– Ты думаешь? – пугается Никита. Как-никак все финансовые расчеты вот уже третий год идут через Костины фирмы. Так что стоит проследить, откуда у Никиты берется кэш… – А под тебя могут копать?
– Конечно, – улыбается Костя, – у меня-то уж точно прибыль побольше пятнадцати тысяч. И работать мне приходится с разными людьми.
– С бандитами? – спрашивает Никита.
– Нет никаких бандитов, старик, – снисходительно говорит Костя. – Они все давно перешли на госслужбу. Знаешь, сколько у нас силовых структур? А кем их комплектовать? Вот то-то.
Никогда не поймешь, шутит он или всерьез.
Четыре кувшина саке спустя Никита решается.
– Слушай, старик, – говорит он, – я тебя об одной вещи хочу попросить. Давай пойдем вместе в туалет.
Костя комически поднимает брови:
– Ты уже взрослый мальчик, Никита, пора тебе знать: в туалете нечего бояться.
– Иди ты! – Никита смеется. – Я хочу, чтобы я разделся, а ты посмотрел.
– Мужской стриптиз? Ты расширяешь бизнес? Аквариумы для гей-клубов?
Оба смеются, а Никита думает: в самом деле идея, аквариумы для гей-клубов. Лучшие идеи вот так и приходят, в разговорах, случайно.
– Нет, не стриптиз. Ты просто посмотри, есть у меня царапины на спине или нет. Дашка сегодня что-то совсем разошлась.
Говорит с гордостью. Смотри, не у тебя одного модели, я тоже умею зажечь молодую девушку! Я тоже могу зарабатывать приличные деньги! Вот только не могу без зеркала узнать, поцарапана спина или нет.
В минималистичном черно-серебристом туалете Никита стаскивает через голову свитер и снимает рубашку. Костя курит, прислонившись к стене.
– Если серьезно, – говорит он, – девкам нужно квартиру снимать, чтобы они налево не гуляли. А то захочется молодого хера, подцепит еще чего-нибудь, а ты потом лечись, да еще и вместе с женой. Когда им квартиру снимаешь – это как будто территорию метишь. Другие самцы туда не лезут. Вдруг у тебя там жучки или еще чего?
– Ревность, – говорит Никита, – другое имя для привязанности. Так учил Будда. Ты спину мне лучше посмотри, чем жизни учить.
– Нет у тебя царапин, – говорит Костя. – А за уроки ты мне еще спасибо скажешь, когда жареный петух прилетит. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно, не дай бог.
Никита застегивает рубашку перед зеркалом, Костя говорит из облака табачного дыма:
– Значит, она царапаться любит, Дашка твоя? Страстная, значит.
– Не то слово, – отвечает Никита. – Ты знаешь, как она кончает? Это какой-то фейерверк просто! Я никогда такого не видел. Я даже не думал, что могу вот так вот… вот такое вот с женщиной делать! Она становится совсем другой, когда кончает, представляешь? Будто ей не двадцать с чем-то, а тысяча, десять тысяч лет! Будто она такая древняя глубоководная богиня, такая
– Ага, – говорит Костя, – на флейте. Яшмовой или как там? Я-то давно понял, что в тебе скрыты самые удивительные возможности. Само собой, не только по части хера.
– Да ладно тебе, – отмахивается Никита.
– Честное слово! Начать дело с нуля в 2002-м, без стартового капитала, даже без опыта – это фантастика. И так раскрутиться! Поверь мне, через год-другой будет у тебя и шофер, и охранник, и девки новые, чтобы кончать с фейерверками! Короче, старик, я тобой горжусь.
– Знаешь, – отвечает Никита, надевая свитер, – все же оказалось легко. Я просто понял в какой-то момент, что каждый получает ровно столько, сколько готов потянуть. Говоришь себе: я отвечаю вот за это и за то – идешь и делаешь. И все под контролем, со всем справляешься. Если бы я это не в 2002-м понял, а лет за десять до того, я бы, наверное, совсем по-другому жил сейчас.
– Да, старик, – говорит Костя и щелчком отправляет сигарету в раковину, – если так, то я не только тобой горжусь, но даже тебе завидую.
– Почему?
– Ты вот бизнесом всего пару лет занимаешься, а говоришь, что со всем можешь справиться. А я в деле пятнадцать лет – и все время мне кажется, что я только чудом до сих пор жив. И кончиться это может в любой момент. – Он смотрит на изумленного Никиту и добавляет: – Я тебе раньше не говорил?
Никогда не поймешь – шутит он или всерьез.
Дома Никита рассказывает Маше про Костю, говорит не замолкая, снимает джинсы, стаскивает рубашку через голову.
Но Маша не спрашивает: по-прежнему неподвижно сидит в своем кресле, глядит в одну точку, как раз туда, где только что было Никитино плечо.
Может, не заметила?
30. Черная юбка и бант на шее
Когда-то мама Таня была самой красивой на свете. Аня, которую бабушка называла Эльвирой, любила по утрам смотреть, как мама сидит перед маленьким зеркальцем, красит губы, подводит брови, специальной щеточкой проходится по ресницам – и они становятся еще длинней.
Аня знала: мама работает в министерстве, это важная работа, мама должна выглядеть хорошо. Значит, нужно сидеть тихонько, не толкать под руку, смотреть молча.
Ей казалось, работа в министерстве – самая важная работа. До шести лет она была уверена, что мама – министр. Кто же еще может работать в министерстве? Так она думала, пока в детском саду – а теперь, дети, расскажите, кем работают ваши родители, – противный белобрысый Мишка не поднял ее на смех: министр, ха, да у министра должна быть «Волга», у Эли что, есть «Волга»? У нее даже «запорожца» нет! Она хотела подбежать и дать ему в глаз, но маленький Олег, которого Эля (будущая Аня) раньше не замечала, подскочил первый и хлопнул Мишку по голове кубиком с буквой Л.
Мишка зарыдал, воспитательница поставила Олега в угол – и Эля как вежливая девочка подошла к нему и сказала спасибо и на всякий случай добавила, что если бы Мишке врезала она, его бы уже на скорой увезли, вот! – но запомнила не это, а как было обидно, когда подняли на смех, будто смеялись не над ней, а
