На листке, обугленном со всех сторон, были написаны изящным почерком наши имена. Veronika et Gayane.
Какое-то нехорошее ощущение, словно липкая змея, поползло по моему позвоночнику. Почему кто-то (скорее всего, мадам!) сжег записку с нашими именами? Я невольно глянула на фотографии дядек и заметила, что под каждой из них тоже что-то белело. Я обошла стол и осторожно вытащила из-под фотографий листочки. Это были два письма, оба на французском, но на разной по качеству бумаге и написанные разным почерком. Письмо под фотографией скрипача было написано размашистым почерком, а второе, под фотографией строгого дядечки, – мелким и убористым. Я без труда соотнесла почерк с фотографиями. Ясно, что первое писал человек творческий, то есть скрипач, а второе – вот этот стриженый педант со строгим взглядом.
Оба письма начинались одинаково: «Розетт, мон амур». Розетт Пуарэ – так звали мадам. Значит, оба дядьки писали ей.
Почерк на сожженном листочке отличался от этих двух. Наверное, он принадлежал мадам. Значит, она тоже что-то писала, а потом сожгла? Сожгла наши имена? Может, она колдовала, чтобы отправить нас туда, где педант и скрипач? И скоро на полке появятся новые фотографии улыбающихся девочек?
Фонарик выпал из моих рук, закатился под стол, и тут я, к своему ужасу, заметила, что дверь в комнату мадам медленно открывается... в проеме уже виден ее силуэт, а в руках у нее свеча.
Я сжала в кулаке листочек и бросилась к выходу. Бог с ним, с фонариком, тут бы живой остаться!
Выскочила на крыльцо и выбежала на дорогу, тяжело дыша.
По дороге медленно катил тележку пожилой бородатый араб в пестрой шапочке и красном фартуке. На тележке было написано «hot», а вместо слова «dog» нарисована сосиска. Араб с интересом оглядел меня, особенно его заинтересовали растянутые штаны, потом улыбнулся и беззвучно что-то проговорил. Насколько я могла разглядеть в свете фонаря, он сказал: «Хеллоу! И это простое доброе слово немного успокоило меня. Я поняла, что сахар все еще у меня за щекой, и прожевала его.
Грей уже ждал меня на площадке. Сидел на заборчике, слушал плеер. Значит, все-таки вылез через окно.
– Ты чего такая напуганная? Если боишься...
– Ничего я не боюсь! – сказала я, раздосадованная. – Погнали!
Он пожал плечами, вытащил наушники из ушей и сунул плеер в рюкзак.
– Что ж... Погнали!
Я хотела перелезть через заборчик, но он остановил меня знаком.
– Потом туда залезем. Сначала тренируемся тут.
– Тут? – удивилась я, оглядываясь. У детской площадки стоял только фонарь. И росло несколько деревьев. На них, что ли, будем карабкаться?
– Тут. Прежде всего – бег. За мной!
И он побежал вокруг площадки.
– Какой бег?! А по крышам прыгать?
Он только ухмыльнулся. Пришлось последовать за ним. Так мы и бегали, как два идиота, вокруг детской площадки, освещаемой только фонарем, пока я не начала задыхаться.
– Может, хватит?
– Хватит, – согласился он, но не остановился, – а теперь приставной шаг!
– Но у меня уже в боку колет!
– А ты вдыхай и выдыхай на счет. Раз-два – вдох, три-четыре – выдох!
Я попробовала, стало полегче, но потом я опять сбилась. Потому что задумалась: ладно – бег, но приставными шагами-то зачем скакать? Может, он надо мной издевается?
– Грей, а зачем все это?
– Ты же сама сказала: погнали!
Нет, он точно издевается! Отворачивается и смеется!
– Бежим спиной вперед!
Меня взяла злость. Ах, он думает меня уморить? Что ж, посмотрим! Я так просто не сдамся. Спиной вперед?! Пожа-а-алуйста! Не успела я это подумать, как врезалась в фонарный столб.
– Ты как? – спросил он, подбегая, но мне показалось, что он снова ухмыляется.
– Чудненько! Погнали дальше!
– Тогда бег спиной вперед, но смотрим через левое плечо!
– Это чтобы в фонарь не врезаться?
– И для этого тоже.
Некоторое время мы просто молча бежали. Потом он сказал: «Стоп». И встал напротив меня, прохаживаясь туда-сюда, чтобы успокоить дыхание.
Моя надежда на прыжки с крыши на крышу таяла, как снег в садике нашей мадам, – быстро.
Потому что мой новый друг (или экзекутор, я пока не поняла) устроил мне самый обычный урок физкультуры (которые я не то чтобы обожаю). Наклоны вперед-назад-вбок, вращения то головой, то кистями.
– Зачем мы это делаем? – жалобно спросила я.
– Не останавливайся! Подпрыгивай на месте!
– Зачем?!
– Что именно – разминка? Разогреть мышцы. Подготовить их к выполнению...
– Трюков? – с надеждой спросила я.
– Элементов, – поправил он меня. – Мы же не в цирке... Отожмемся?
И он неожиданно наклонился и уперся руками об асфальт.
– Э-э, – протянула я.
– Давай-давай. Всего десять раз!
– А потом еще десять, – добавил он, когда я с грехом пополам выполнила что-то отдаленно напоминающее отжимание.
– Я не смогу! Извини, но... точно не смогу!
– Это не катит! Ты сможешь! Давай! Ну! Пять! Шесть! Давай, еще четыре осталось! Всего ничего!
Я еле поднялась. Скажу честно, задыхалась и пыхтела, как паровоз. Вот физия, наверное, красной стала! Я утерла пот рукавом куртки, потом скинула ее на забор и снова утерла лоб рукавом, на этот раз – толстовки.
– Физра какая-то, – пробурчала я, – трю... элементы-то будут?
– Будут. Давай-ка попрыгаем. Руками маши, словно ты птица.
Это упражнение меня повеселило. А потом он сделал вообще что-то невообразимое. Сел на корточки, подтянул к груди колени и оперся руками о землю. То есть как бы свернулся калачиком. И сказал:
– Прыгай!
– На месте?
– Через меня!
– Ой, – только и сказала я, – шутишь, что ли? Как же я буду через живого человека прыгать?
– А ты только через мертвого умеешь?
– Ну серьезно! Давай лучше через рюкзак.
– Это не фишка. Фишка – через меня. Вперед! На счет три!
Я прыгнула, но все-таки слегка струсила – мыски моих ступней двигались не по прямой, а слегка огибая его спину.
– Теперь я через тебя! А теперь снова ты!
Через пять или шесть прыжков я взмолилась:
– Хватит!
– У тебя что-то болит? – спросил он спокойно, повернув ко мне голову.
– Все болит!
– Не мышцы. Суставы болят? Нет? Тогда продолжаем! Резкий выдох! Да нет, во время прыжка!
Вскоре он позволил мне отдохнуть. Я с облегчением опустилась на заборчик вокруг площадки. Если честно, я уже и не хотела никаких особых трюков. Тьфу, элементов! И поэтому постаралась сделать лицо
