Потерянный герцог Уиндхэм (The Lost Duke of Wyndham)

двухдневной давности (три дня было стандартом для данного округа), аккуратно выглаженная дворецким.

— Мои очки.

Грей уже держала их в руке.

Вдова устроила их на кончике своего носа, затем сделала осторожный глоток шоколада, просматривая газету. Грейс сидела на стуле, стоящем за столом. Это было не самое удобное место — утром вдова была столь же требовательна, как в остальную часть дня, потому придется постоянно вставать и садиться, и идти через всю комнату к ее кровати. Но Грейс не разрешалось сидеть рядом с кроватью. Вдова жаловалась, что тогда у нее возникает чувство, как будто Грейс пытается читать через ее плечо.

Что, конечно, было правдой. Зато теперь Грейс забирала газету в свою комнату, как только вдова заканчивала ее читать. В этом случае, когда к ней приступала Грейс, газете было всего лишь два с половиной дня, то есть она узнавала новости на двенадцать часов раньше, чем кто–либо еще в округе.

В ней было что–то действительно странное, поскольку вдова произнесла:

— Хм–м.

Грейс наклонила голову, но не ничего не спросила. Если бы она задала вопрос, вдова никогда бы не ответила.

— Был пожар в Ховат Холле, — сказала вдова.

Грейс не знала точно, где это.

— Я надеюсь, что никто не пострадал.

Вдова прочитала еще несколько строк, затем ответила:

— Только лакей. И две служанки. — И затем, мгновение спустя, — Собака погибла. О Боже, какой стыд.

Грейс не ответила. Она не позволяла себе быть втянутой в раннюю утреннюю беседу, пока не выпивала свою собственную чашку шоколада, что не имела возможности сделать до семичасового завтрака.

Ее желудок урчал. Для того, кто как она, ненавидел утро, она на удивление любила хорошо позавтракать. Если бы можно было обойтись только лососем и яйцами на ужин каждый вечер, она была бы счастлива.

Она поглядела на часы. Еще пятьдесят пять минут. Она задумалась, проснулся ли мистер Одли.

Возможно. Ранние пташки никогда не просыпались за десять минут до завтрака, чтобы сэкономить время на сон.

Она подумала, а как он выглядит сейчас, весь сонный и взъерошенный.

— Что–то не так, мисс Эверсли? — резко спросила вдова.

Грейс мигнула.

— Не так, мэм?

— Вы… щебетали. — Сказала она с немалым отвращением, как если бы обращалась с чем–то особенно неприятно пахнущим.

— Я очень сожалею, мэм, — сказала Грейс быстро, смотря вниз на свои руки, сложенные на коленях. Она почувствовала, что ее щеки загорелись, у нее было ощущение, что даже в утреннем свете, когда вдова могла видеть хуже обычного, ее румянец был ясно виден.

В самом деле, она не должна думать о мистере Одли и уж точно не представлять его в домашней одежде. Одним небесам известно, что за звуки она издавала в это время.

Но он был красив. Даже когда она видела только нижнюю половину его лица, поскольку он был в маске, это было совершенно очевидно. Его губы всегда складывались в легкую улыбку. Она подумала, а умел ли он вообще хмуриться. А его глаза… Да, она не имела возможности разглядеть их в ту первую ночь, и почти наверняка, для нее это было хорошо. Она никогда не видела такого изумрудного цвета. Они совсем затмили изумруды вдовы, из–за которых, Грейс была все еще огорчена, когда вспоминала об этом, она рисковала своей жизнью (по крайней мере, теоретически).

— Мисс Эверсли!

Грейс вскочила.

— Мэм?

Вдова пронзила ее взглядом.

— Вы фыркали.

— Я?

— Вы сомневаетесь в моем слухе?

— Конечно, нет, мэм. — Вдова ненавидела саму мысль о том, что что–то в ней могло сдать в результате ее возраста. Грейс откашлялась.

— Прошу прощения, мэм. Я делала это бессознательно. У меня, э–э, ухудшилось дыхание.

— Ухудшилось дыхание. — Вдова, казалось, нашла это достаточным оправданием и за более ранний щебет Грейс тоже.

Грейс слегка коснулась рукой своей груди.

— Боюсь, небольшой застой в легких.

Ноздри вдовы расширились, когда она посмотрела вниз на чашку в своих руках.

— Надеюсь, что Вы не дышали над моим шоколадом.

— Конечно, нет, мэм. Поднос всегда носят служанки с кухни.

Вдова, очевидно, более не находила причин обдумывать это далее и вернулась к своей газете, оставляя Грейс в покое с ее мыслями о мистере Одли.

Мистер Одли.

— Мисс Эверсли!

На этот раз Грейс уже стояла. Это становилось смешным.

— Да, мэм?

— Вы вздыхали.

— Я вздыхала?

— Вы отрицаете это?

— Нет, — ответила Грейс. — То есть я не заметила, что я вздыхала, но я, конечно, допускаю, что могла это делать.

Вдова раздраженно махнула рукой в ее сторону.

— Этим утром Вы меня отвлекаете.

Грейс почувствовала, что ее глаза засияли. Не означает ли это, что ее рано отпустят?

— Сядьте, мисс Эверсли.

Она села. Очевидно, нет.

Вдова положила свою газету и сжала губы.

— Расскажите мне о моем внуке.

Она вновь покраснела.

— Прошу прощения?

Правая бровь вдовы выгнулась, довольно хорошо имитируя вершину пляжного зонтика.

— Вы ведь показывали ему его комнату вчера вечером, не так ли?

— Конечно, мэм. По Вашему приказу.

— И? Что он говорил? Я хочу понять, какой он человек. Будущее семьи может оказаться в его руках.

Грейс виновато подумала о Томасе, которого она, так или иначе, не вспоминала последние двенадцать часов. Он был всем, тем герцогом, которым должен был быть, и никто не знал замок лучше, чем он. Даже вдова.

— Э–э, Вы не думаете, что это немного преждевременно, Ваша милость?

— Защищаете моего второго внука, не так ли?

Глаза Грейс расширились. В тоне вдовы сквозило злорадство.

— Я считаю его милость другом, — сказала она, тщательно подбирая слова. — Я никогда не пожелала бы ему плохого.

— Пф–ф. Если мистер Кэвендиш — и не смейте называть его мистер Одли — действительно является