Потерянный герцог Уиндхэм (The Lost Duke of Wyndham)

законной проблемой моего Джона, тогда Вы едва ли желаете Уиндхэму плохого. Он должен быть благодарен.

— За то, что его титул увели прямо у него из–под носа?

— За то, что имел счастье сделать это вовремя, — парировала вдова. — Если мистер — о, черт, я собираюсь звать его Джоном…

Джеком, подумала Грейс.

— Если Джон действительно — законный сын моего Джона, то Уиндхэм никогда в действительности титула не имел. Таким образом, едва ли можно назвать это лишением титула.

— За исключением того, что, начиная с рождения, ему говорили, что этот титул — его.

— Это не моя ошибка, не так ли? — усмехнулась вдова. — И едва ли это было сразу с рождения.

— Нет, — призналась Грейс. Томас получил титул в возрасте двадцати лет, когда его отец погиб от болезни легких. — Но он знал с детства, что однажды титул станет его, это почти одно и то же.

Вдова немного поворчала по этому поводу с тем самым злым оттенком в голосе, который она всегда использовала, если ей выдвигали аргумент, против которого у нее не было готового возражения. Она бросила на Грейс один последний пронзительный взгляд и затем вновь занялась своей газетой, подняв ее вертикально, закрывая лицо.

Грейс использовала момент в своих интересах, чтобы успеть сменить положение. Глаза она закрыть не смела.

И точно, не прошло и десяти секунд, как вдова отложила газету и спросила напрямик:

— Вы думаете, он будет хорошим герцогом?

— Мистер О… — Грейс поймала себя как раз вовремя. — Э–э, наш новый гость?

Вдова многозначительно закатила глаза.

— Зовите его мистером Кэвендишем. Это — его имя.

— Но оно не соответствует тому, которым он желал бы называться.

— Будь я проклята, если меня интересует, кем он желает называться. Он — тот, кто он есть. — Вдова сделала большой глоток своего шоколада. — И мы все тоже. И это — хорошо.

Грейс ничего не сказала. Она была вынуждена терпеть лекции вдовы по той простой причине, что слишком много раз их слушала, чтобы рисковать вызвать их повторение.

— Вы не ответили на мой вопрос, мисс Эверсли.

Грейс минуту подумала, прежде чем решилась ответить.

— Я действительно не могу сказать, мэм. Не при таком кратком знакомстве.

Это было по большей части верно. Было трудно представить кого–либо еще, кроме Томаса, носящим этот титул, но мистеру Одли — со всем его восхитительным дружелюбием и чувством юмора – казалось, не доставало многозначительности. Конечно, он был умен, но обладал ли он проницательностью и рассудительностью — качествами, необходимыми для управления состоянием такого размера, как у Уиндхэмов? Белгрейв был основным местом проживания членов семьи, но существовали другие бесчисленные владения, и в Англии и за границей. Томас нанял, по крайней мере, дюжину секретарей и управляющих, которые помогали ему распоряжаться ими, но он и сам никогда не уклонялся от ответственности. Если бы он не исследовал каждый дюйм земель Белгрейва, она готова была держать пари, что он разорился бы. И Грейс выполняла для вдовы достаточно много поручений, касающихся поместья, чтобы знать, что Томас знал почти всех своих арендаторов по имени.

Грейс всегда думала, что это замечательно, что именно его судьба вознесла наверх, поместив в Уиндхэм. (Ниже одного лишь короля, и много выше Вас, спасибо огромное).

Томасу нравилось представлять миру этакого немного скучающего, искушенного в светской жизни человека, что было весьма далеко от него настоящего. Именно поэтому, думала она, он был так хорош во всем, что он делал.

И потому было совершенно бессердечно со стороны вдовы рассматривать его с таким недостатком уважения. Грейс полагала, что нужно самому обладать чувствами, чтобы заботиться о них у других, и все же вдова действовала не в рамках своего обычного эгоизма.

Грейс понятия не имела, возвратился ли Томас прошедшей ночью, но если и нет… то она не обвинила бы его.

— Еще шоколада, мисс Эверсли.

Грейс встала и наполнила чашку вдовы из чайника, который стоял в запасе на ночном столике.

— Что Вы говорили о прошлой ночи?

Грейс решила притвориться бестолковой.

— Я рано удалилась. — Она отняла чайник от чашки, осторожно, чтобы не капнуть. — С Вашего весьма любезного разрешения.

Вдова нахмурилась. Грейс избежала более подробных высказываний, возвращая чайник с шоколадом на его место на столе. Это заняло достаточно времени, чтобы получилось так, как она хотела.

— Он говорил обо мне? — спросила вдова.

— Э–э, немного, — подстраховалась Грейс.

— Немного или нисколько?

Грейс повернулась. Как избежать этого допроса, прежде чем вдова выйдет из себя.

— Я уверена, что он упоминал Вас.

— Что он говорил?

О боже. Как она скажет ей, что он назвал ее старой летучей мышью? Если же он ее так и не назвал, то, вероятно, он назвал ее чем–то еще худшим.

— Я точно не помню, мэм, — сказала Грейс. — Мне ужасно жаль. Я не знала, что Вы пожелаете узнать у меня его слова.

— Хорошо, в следующий раз имейте в виду, — пробормотала вдова. Она вернулась к своей газете, затем повернулась к окну, ее рот был сжат в прямую, упрямую линию. Грейс все еще стояла, сжав перед собой руки, и терпеливо ждала, в то время как вдова суетилась и вертелась, потягивала маленькими глотками шоколад, жевала, и затем — в это трудно было поверить, но Грейс подумала, что она, как ни странно, могла бы почувствовать жалость к старой женщине.

— Он напоминает мне Вас, — сказала она прежде, чем смогла подумать, что лучше этого не делать.

Вдова повернулась к ней с восхищенным взглядом.

— Он напоминает? Чем?

Грейс почувствовала пустоту в желудке, хотя она не была уверена, происходило ли это из–за нетипичного счастья на лице вдовы или того факта, что она понятия не имела, что сказать.

— Ну, не полностью, конечно, — она остановилась, — но что–то есть в выражении.

Приблизительно после десяти секунд вежливой улыбки Грейс стало очевидно, что вдова ждала большего.

— Его бровь, — сказала она, то, о чем она подумала, было гениально. — Он поднимает ее так же, как Вы.

— Вот так? — Левая бровь вдовы взметнулась так быстро, что Грейс была удивлена, что она не вылетела с ее лица.

— Э–э, да. Что–то вроде этого. Его… — Грейс сделала неопределенное движение возле своих собственных бровей.

— Гуще?

— Да.

— Конечно, он — мужчина.

— Да. — О, да.

— Он может делать это обеими бровями?

Грейс непонимающе на нее уставилась.

— Обеими, мэм?

Вдова начала поднимать и опускать свои брови поочередно. Левая, правая, левая, правая. Это было совершенно нелепое зрелище.

— Я не знаю, — сказал Грейс. Быстро. Чтобы прекратить это.