– Сто девяносто шесть дней и четырнадцать часов, – провозглашает Уэстаауз.
– С пустым холодильником эта экскурсия не покажется короткой.
Но по космическим меркам мы уже близко.
– Ага, – соглашается Яневич. – Я уже примериваюсь к твоим мослам.
– Что там происходит?
Я начинаю догадываться, и мои догадки мне не по нутру.
– Черт возьми, приятель, я не знаю – Он хмурится. – Вокруг Ханаана всегда многолюдно, но не так. Они повсюду.
– Не просто учения?
Яневич пожимает плечами. Достаточно фальшиво, чтобы стало ясно: ответ ему известен, но сказать он не имеет права.
– Проскользнем. С мини-прыжками, когда сможем от них оторваться. Сначала во внутренний пояс. Там должны быть аварийные станции, которые они пока не нашли.
– На это много времени уйдет.
– Это точно.
На лице его уныние. Он начинает понимать что это такое – быть командиром.
– Торопиться не придется. Кстати. Скажи своему кошкоману-коку, чтобы открыл свои заначки, если не хочет сам попасть в меню.
Происходящее не обошло его стороной, он меняется.
– Ты слышал, Неустрашимый? Тяпни его за ногу.
Кот пришел сюда следом за мной.
– На самом деле я думаю, что он уже рассекретил. Скребет по сусекам. Рассуждает о супе из воды.
– Вечно он рассуждает о супе из воды. Передай ему, что я рассуждаю о супе из котов.
– Давай сменим тему.
Хочется есть. Как правило, мне не важно, чем себя заправлять, но всему есть предел. Суп из воды!
Тродаал и Роуз – о чудо из чудес! – нашли новую тему. Какой пир они закатят перед тем, как ринутся на баб с оружием на изготовку.
– Похоже, что судьба дает нам шанс, командир, – говорит Уэстхауз. – Подходит для третьей программы.
Я бросаю взгляд на дисплей. Только один красный сигнал, быстро уносящийся вдаль. На сферической границе чисто – нет точек, отмечающих расположение кораблей противника.
Будем надеяться, что программа номер три отхватит солидный кусок оставшегося пути.
– Дайте ускорение одно g. Готовность к гиперу. – И повернувшись, грозно рокочет: – Если что-то появится, я хочу знать об этом вчера. Capiche[6], Джангхауз? Берберян?
Очевидно, мы пробиваемся сквозь зону пикетов.
– Став, тебе нужно твое кресло?
Яневич отрицательно качает головой, и я сажусь. Неустрашимый устраивается у меня на коленях. Все мое внимание приковано к командиру. Он держится вопреки собственной запущенности, вони и грязи. Его одежда грязнее, истрепаннее и висит мешком хуже, чем у всех остальных. Измученный, побитый, состарившийся юноша. Ввалившиеся щеки прячутся за дикой бесформенной бородой, но ввалившимся глазам спрятаться негде, и из-за этого он похож на труп двадцатишестилетнего юноши, в который вселилась душа столетнего старика.
Впрочем, ему может быть и двадцать семь. Я потерял счет датам. Его день рождения где-то в этих числах.
Это его восьмой патруль. Ему надо выдержать еще два, осложненных обязанностями командира дивизии. Помоги ему Бог….
Он не выдержит. Если только у него не будет долгого отпуска. Снова придется ему собирать Шалтая- Болтая. Может быть, побуду с ним. Может быть, на берегу он будет разговорчивее.
Сомневаюсь, что он вообще ест. Он похудел больше других, пожелтел сильнее. Все мы украшены пятнами лишаев, но с ним никто не сравнится. Бугры вен на висках. Лоб, стиснутый болью. Руки дрожат, он их прячет в карманах.
Он на самом краю, держится только силой воли. Потому что он должен. У него есть семья, которую надо привести домой.
Я теперь лучше его понимаю. Этот патруль оказался выше его сил, слишком тяжким бременем лег на плечи. И все же он владеет собой. Раб своего долга.
А Яневич? Примеряет мантию? Он все знает. Видит, понимает и знает. Проведя почти все время в оружейном отсеке, я пропустил кульминационные моменты его роста, его падения в ужас собственного будущего.
Но он молод. Он свеж. Его душа еще не выдохлась. Еще на несколько полетов он годится. Если командир сломается, он займет его место. У него сил пока хватит.
– Пора, командир.
