– Ну, не обижайтесь. Я просто подумал – вдруг вы замерзли? Впрочем, мы немного отстали. Давайте, шевелите конечностями.
По-хозяйски взяв девушку за руку, он поволок ее к скрывающемуся за ближайшим поворотом хвосту процессии.
– Я ведь что хотел сказать, – стал он на ходу оправдываться. – Кладбище элитное, на такое просто так не ляжешь. Место для могилы – обзавидуешься, семь минут хода от главных ворот, навещать удобно. А вы – глумитесь, глумитесь...
– Может, у них тут родственники похоронены, – тяжело дыша от быстрой ходьбы, упрямилась Майя. – Тогда вроде бы есть право.
– Ага, сейчас! Родственники... Я уже проверил – никаких родственников тут нет и быть не может. А вот административный ресурс, видимо, у кого-то есть.
Здесь диалог пришлось прервать – они вплотную подошли к внешнему кольцу людей, толпящихся вокруг свежевырытой ямы с цветами и венками.
Майя, познания которой о похоронных обрядах были весьма скудными, тихо, чтобы не услышали соседи, спросила у Стаса:
– Сейчас что будет? Прощание?
– Нет, – пробурчал тот, одновременно рыская взглядом по скорбным лицам собравшихся, – уже прощались, дома.
– А вы откуда знаете?
– Я там был, – невозмутимо пояснил коварный опер. – С утра.
– Так вы же сказали – с корабля... Почему вы мне ничего не... – рассердилась было Майя, но Половцев не дал ей закончить.
– Вас сюда Сильвестр прислал, да? Зачем? Наблюдать. Вот и давайте, наблюдайте, а то потом рассказывать нечего будет. А я на службе и отчеты даю только своему руководству, понятно?
И, не дав Майе ответить, стал быстро перемещаться вправо, совершая нечто вроде флангового маневра. Буквально через пару минут она увидела дурацкую шапочку Половцева, которую он так и не сподобился снять, уже с противоположной стороны, там, где у открытого гроба стояли самые близкие родственники Ирины Аршанской.
«Собственно, этот поганец не так уж и не прав, – решила Майя. – Я же здесь не из любопытства или жалости. Я по делу, и делу – важному. А на Половцева нервы тратить не стоит». Чтобы спокойно наблюдать за собравшимися и делать выводы, необходимо было переключиться. Для начала Майя, решительно протиснувшись через три шеренги плотно стоящих фигур в траурных одеждах, избавилась от цветов, положив их в ноги покойной. Завершив мрачную процедуру, она попробовала переместиться поближе к Половцеву, справедливо полагая, что он выбрал наилучшее место для наблюдения. И не ошиблась – основная масса людей теперь была к ней лицом, а в непосредственной близости находились те, кого принято называть родные и близкие.
При более детальном осмотре местности Майя убедилась, что монолитность присутствующих была условной, на самом деле они дробились на несколько больших и маленьких групп, объединенных по какому- то своему, внутреннему принципу. Группы стояли очень близко друг к другу, но тоненькая граница между ними все-таки просматривалась. Наиболее отчетливо выделялись когорты родственников Аршанских и сотрудников «Блеска».
Чрезвычайное впечатление на Майю произвел муж Ирины Аршанской. «Вот правильно говорят, человек наиболее полно проявляется не в радости, а в горе», – думала она, глядя, как держится этот высокий красивый мужчина. Он не рыдал, не заламывал рук и не делал попыток упасть в обморок, хотя Майя предполагала, что знаменитый актер, подсознательно повинуясь профессиональным инстинктам, может сыграть перед собравшимися мини-спектакль «Мужское отчаянье на могиле любимой».
Есть такое понятие – неподдельное горе, так вот Игорь Аршанский был его олицетворением. Он не мог ни говорить, ни даже плакать, просто стоял молча, опустив руки и склонив голову. К нему подходили, говорили слова сочувствия, утешали, призывали крепиться... Он молча кивал в ответ, жал руки – и все. Как будто человек окаменел.
Наступали последние мрачные минуты. Завхоз громко поинтересовался, не хочет ли кто еще выступить, сказать слова прощания. Желающих, как ни странно, оказалось немало – видимо, из числа тех, кто не смог этого сделать дома у Аршанских и приехал прямо на кладбище. Правда, был в этом и плюс – она узнала, что здесь есть также представители радиостанции, на которой Ирина Аршанская вела свою передачу, партнеры по какому-то неведомому бизнесу, бывшие коллеги с других работ и даже клиенты, которых она консультировала в качестве психолога. Таким образом, картина постепенно прояснялась. Оставалось непонятно лишь, что это за группа из десятка девочек лет по пятнадцать. Девочки стояли на отшибе. Все они были спокойны, не плакали, при этом постоянно перешептывались, толкая друг дружку локтями.
Майя изначально оставила преступную мысль сделать некое подобие фотоотчета, засняв происходящее на мобильник – во-первых, потому что видимость из-за погодных условий была ужасной, а во-вторых, ее манипуляции с телефоном могли вызвать законное негодование окружающих. Поэтому приходилось изо всех сил напрягать слух, зрение и память – Сильвестр не любил общих слов и расплывчатых формулировок. Сейчас она сама себе напоминала сурового пограничника, притаившегося в кустах у реки и чутко внимающего тревожным звукам, доносящимся с противоположного вражеского берега.
И может быть, из-за того, что она так напрягалась уже более получаса, Майе вдруг показалось, что у нее начались галлюцинации. Среди кладбищенских памятников, на фоне белых сугробов и летящего снега она вдруг увидела зеленый куст. Майя быстро поморгала – куст никуда не делся, наоборот, переместился и стал ближе. Потом еще ближе, а потом еще. Куст, несомненно, двигался, был очень зеленый и не желал исчезать. В этот момент рядом материализовался Половцев, совершавший очередной маневр – Майя видела, как он постоянно перемещался в толпе, осуществляя, вероятно, какой-то свой план.
– Послушайте, Стас, – дернула она его за кожаный рукав. – Вы должны мне помочь.
– С удовольствием. Думаю, вы уже готовы пить коньяк?
– Идите вы со своим коньяком... У вас бинокль есть?
Половцев вытаращил на нее глаза:
– Бинокль? Милочка моя... Зачем вам бинокль? Хотите кого-нибудь рассмотреть, подойдите к нему ножками. Я именно так и делаю.
– Мне нужно проверить одну вещь. Возможно, у меня начались галлюцинации. Я вижу зеленый куст. И он, знаете ли, перемещается по кладбищу.
– Точно – глюки, это я вам и без бинокля скажу. Какой куст кажется вам подозрительным?
– Зеленый.
– Майя, я сейчас очень занят, но готов оказать немедленное содействие. Дело вот в чем – если тут и есть что-то зеленое, так это вы. Точнее даже – сине-зеленое. Вы замерзли, а от коньяка отказываетесь. Если надгробные речи будут продолжаться еще минут тридцать-сорок, вам и коньяк не понадобится – придется рыть яму по соседству.
– Замолчите немедленно, – задохнулась от возмущения Майя.
– Но, – продолжал Половцев как ни в чем не бывало, – кладбище это, как и было сказано, для элиты, так что вас закопают за забором, как собаку. Так вы хотите коньяка?
Майя лишь обреченно кивнула головой, решив отказаться от сопротивления. Коньяк так коньяк. Одновременно она старалась не выпустить из вида странный зеленый куст, который то появлялся, то исчезал за спинами скорбящих.
– Так что вы там насчет куста и бинокля говорили? – поинтересовался Половцев, пряча фляжку за пазуху.
Майя не смогла ответить сразу. Она прислушивалась к тому, как коньяк горячей змеей проскользнул в ее желудок и завертелся в нем, разогревая кровь. Ей сразу стало тепло, и пар изо рта пошел густой и горький.
– Вон там, – наконец сообщила она приплясывающему от нетерпения Половцеву. – Ходячий куст. Причем зеленый. Среди зимы, обратите внимание.
– А, – разочарованно протянул тот. – У вас, оказывается, куриная слепота. Впрочем, все лучше, чем галлюцинации... В общем, успокойтесь, все в порядке. Это не куст, а человек. Я его тоже заметил. Вообще-
