полчаса ушло на то, чтобы уговорить всех вернуться к домашнему очагу и не вмешиваться и в без того запутанную ситуацию.
В конце концов, успокоив соседей и заперев злополучную квартиру, Шургин, Алекс и Диана вернулись к Зинаиде Петровне.
– Ну, вот мы и снова в сборе, – радостно потер руки неунывающий Душкин. – Сейчас бы чайку, а еще лучше – кофе.
Хозяйка, невзирая на ужасное состояние, в котором она пребывала после того, как увидела, во что превратили Любочкину квартиру, засобиралась было на кухню, но ее остановил Шургин:
– Зинаида Петровна, погодите. Нам надо серьезно поговорить, и в первую очередь – с вами.
– Да что же, миленькие мои, я вам сказать могу? Я ведь как цветы забрала, месяца три назад, так уж туда и не заходила.
– Да, да, вы говорили, – нетерпеливо прервал ее Шургин. – Но, может быть, вы слышали что-то, может быть, видели кого-нибудь, кто ходил тут, около квартиры?
– Чужой?
– Чужой или свой – кто-то ходил?
– Да никто здесь не ходит, тут вообще чужих не бывает. А наши алкаши на такое не способны, мирные они у нас.
– А свои, – «выводил» ее на показания Шургин, – интерес проявляли?
– Это какие свои?
– Ну, там, соседи, родственники какие-нибудь...
– Соседям-то что, зачем им эта квартира. А родственников у Любы – только Дианочка с мужем.
– Скажите, Зинаида Петровна, – осторожно поинтересовалась немного оклемавшаяся после потрясения Диана, – а Денис здесь случайно не появлялся?
Главный вопрос, из-за которого они, собственно, и приехали сюда, был наконец задан, и вся троица притихла, ожидая ответа. И они его услышали.
– Дениска твой? Да нет, я его с самых Любиных похорон больше не видела. Да еще вот перед тем, как умерла она. Без тебя он был.
– Как это – без меня? – вытаращила глаза Диана. – Чего ему тут было делать? Они с тетей Любой друг друга не очень-то...
– Да не знаю я. О чем-то он с ней поговорить приехал. Сказал, что зуб у тебя заболел, Дианочка, мол, ты попозже будешь.
– Откуда вы все это взяли, Зинаида Петровна? – встрял в разговор Шургин, кожей почувствовавший, что становится «горячо». – Вы ничего не путаете?
– Память у меня – слава богу, нечего мне тут проверки устраивать. Говорю, Денис как раз накануне был, Люба еще разговаривать могла. Вот у них разговор странный и вышел. Он когда вошел в квартиру, сразу к ней. Люба уже не вставала, говорила с трудом, даже бредила иногда. Я на балконе цветы поливала, Денис меня и не увидел. Тебя я не услышала – подумала, он один приехал. А я не хотела с ним видеться, думала, привез что-то, оставит и уйдет.
У них вроде спор вышел – странный такой. Я не все слышала, но поняла – он про драгоценности говорил. Говорил – «прошу по-хорошему, Диану свою пожалейте». Она и отвечает ему – все оставляю Диане: квартиру, мебель... И что-то про драгоценности. Я еще удивилась – какие у нее драгоценности? Сережки серебряные с бирюзой, колечко золотое, тоненькое.
Я уже хотела войти, а она вдруг отчетливо так сказала ему: «Я в голове все держу». И замолчала. Я постояла еще – слышу, дверь хлопнула, Денис, значит, ушел. Подошла сразу к ней, а она лежит с закрытыми глазами, и слезы катятся. А через какое-то время и ты, Дианочка, приехала, но она уже не говорила, а я от расстройства забыла тебя о Денисе спросить. А там похороны, и все...
Тут Зинаида Петровна расплакалась, и Шургин с Дианой ее долго не могли успокоить. Даже Алекс, проявив что-то похожее на сочувствие, принес для Зинаиды Петровны из кухни чашку чая. Затем они уложили ее в маленькой комнатке на древнюю кровать с металлической сеткой и, тихонько прикрыв дверь, вернулись в гостиную.
Прерванный разговор возобновился.
– Ну а вы что скажете, – обратился к Диане Шургин, – вы этого не знали, что ли?
– Представьте себе, – огрызнулась Диана, – понятия не имела.
– А вы не встретились в тот день? – поинтересовался Алекс. – Типа, ты бежишь к тетушке, а навстречу по лестнице спускается твой благоверный.
– Понятия не имела, что он там был. Мы поехали, потому что знали, что тете уже совсем плохо. Тут еще зуб разболелся – видимо, на нервной почве. Боль такая была – хоть на стенку лезь, и Денис меня к врачу завез уже здесь, в Тихорецке, а сам домой умчался, у него что-то там на работе было срочное. А уж от врача я сразу к тете Любе, пешком. Вот уж не ожидала, что он к ней тоже забежит.
Диана поежилась, отгоняя неприятные воспоминания.
– Тетя Люба и вправду не разговаривала, даже не шевелилась почти. Когда я присела около нее – открыла глаза, погладила меня по руке. Потом вынула откуда-то из-под одеяла шкатулку и отдала мне. Шкатулка красивая, старинная. Да я про нее давно слышала. Семейная реликвия. Но это и все. Больше ничего не было. Через два дня позвонила Зинаида Петровна и сказала, что тетя умерла.
– Что было в шкатулке? – заволновался Душкин. – Может, несметные сокровища, а ты от нас это умело скрываешь, направляя по ложному следу?
– Ладно, кроме шуток, – что было в шкатулке, если не секрет? – заинтересовался и Шургин.
– Да какой там секрет. Старые письма, семейные.
– И больше ничего? – широко зевнув, разочарованно протянул Алекс.
– И больше ничего.
– Вы, конечно, извините за назойливость, но, может быть, в письмах что-то было, намеки там или прямые указания?
– Где спрятан пиратский клад, – Алекс зевал уже вовсю, однако продолжал ерничать.
– В одном из писем в самом деле упоминается какой-то необыкновенный камень. Но там просто рассказывается о нем – форма, цвет и все такое. Непонятно, чей он, какое тетя имеет к нему отношение. Ничего не понятно.
– А поточнее припомнить вы не сможете, что там про камень этот было написано? – оживился Шургин, у которого, похоже, открылось второе дыхание. Спать, во всяком случае, он уже не хотел.
– Может, и вспомню, но не уверена, что все. Я прочитала эти письма через неделю после похорон и больше не брала их в руки, так они дома и валяются. Вернее, уже не дома. Я шкатулку на съемную квартиру перевезла.
– Вспоминайте! – то ли попросил, то ли приказал Шургин и оглянулся на сидящего за его спиной Алекса. Но тот уже мирно посапывал, откинувшись назад и прислонив голову к дверце шкафа. – Вспоминайте, – снова обратился к ней Шургин.
– Сейчас, сейчас, – Диана напряглась, прикрыла глаза, немного пошевелила губами, затем шумно выдохнула и сказала: – Кажется, так: редкий зеленый алмаз, который кто-то нашел в Индии. Кто – не помню, но вроде в письме этого нет. Когда нашли – непонятно. Вообще там об этом камне вскользь, мимоходом. Вес, по-моему, 30 карат. Я потому и запомнила, что раньше и понятия не имела о каких-то зеленых алмазах. Даже не слышала о таких. Да, у этого камня имя было. Что-то на «э».
– Я тоже не слышал, чтобы алмазы были зеленые, – проворчал Шургин. – Может быть, это шутка? На «э». Кстати, от кого были письма?
– Не знаю, конвертов не было, а почерк незнакомый. Зачем мне вообще их тетя передала – ума не приложу.
– Может, мы зря привязались к этому камню, – Олег задумчиво потер подбородок. – Драгоценности, алмазы. Странная история получается. И с квартирой непонятно – это не акт вандализма, там проводили тотальный обыск.
– «Эверест», – объявила Диана. – Он, кажется, назывался «Эверест». Нет, – одернула она сама себя, – не то, по-другому, но похоже.
– «Эрнест»? – попытался ей помочь Шургин, но Диана сразу же пресекла его поползновения:
