– Мы тогда еще школьницами были, – ответила вторая и проказливо хихикнула.
Погоняя беленьких старушек, словно овечек, Кудесников по дороге набрал номер телефона Людмилы Пановой и, услышав, как она «аллокнула», отключился. Значит, дома.
На полянке возле крыльца был натянут тент, под которым стояли столы с закусками и лимонадом. Тент был грязно-зеленого цвета, и издали казалось, что здесь разместилась походная армейская кухня. Бабульки ходили с бумажными тарелочками в руках, пили минералку из пластиковых стаканчиков и жмурились, когда газ попадал им в нос.
Кудесников усадил своих личных бабусек на скамейку под сенью выгоревшей листвы, оделил их колбасой, маслянистыми пирожками и кока-колой и, сообщив, что скоро вернется, незаметно улизнул. По узкой тропинке добрался до калитки, уселся в машину и стартовал в направлении дома Людмилы Пановой.
Однако судьба была к нему неблагосклонна. Не проехал он и ста метров, как Мерседес ожил на заднем сиденье, принялся мяукать и скрести лапой дверцу.
– Нашел же ты, братец, время! – нетерпеливо воскликнул Арсений.
Пришлось останавливаться и выгуливать кота на газончике. А через два квартала Мерс снова запросился на улицу. А потом снова. Стало понятно, что ездить с ним по городу и заниматься детективной работой не получится.
И добрый хозяин повез своего питомца в гостиницу. По странной иронии судьбы, по дороге он завернул в супермаркет на Рябиновой улице, забежал в него и пулей вылетел обратно с тремя кюветами. В номере расставил их в ряд и приказал:
– Только сюда, сюда и сюда, иначе на запах придут горничные и сделают из твоего хвоста веник – смахивать пыль с абажуров.
Мерс лег возле новых туалетов, вытянув передние лапы и уложив на них голову. А Кудесников помчался к Людмиле Пановой. Возле ее дома он надел на голову паричок и зубы «Агамемнона» и на этот раз решил представиться корреспондентом газеты «Новый гудок», поскольку имел соответствующее удостоверение – липовое, разумеется.
Добравшись до знакомой двери, вылупившейся на него пластиковым «глазком», Арсений протянул руку и нажал на кнопку звонка. И даже улыбнулся заранее, ощущая, как искусственные зубы рвутся вперед. Однако на звонок никто не открыл. Арсений некоторое время топтался на площадке, потом позвонил снова. Ответа не было. Он подергал ручку – закрыто. Надо же, какой облом! Может быть, женщина вышла в магазин за хлебом и скоро вернется?
Кудесников спустился во двор, уселся в машину и стал ждать. Сначала время тянулось медленно, и Арсений весь извертелся, вздыхая и высовываясь в окно. Но когда понял, что пора возвращаться на танцы, и представил, как Марьяна ищет его, минуты стали таять так же быстро, как снежинки на ладони. Людмила так и не пришла. Наверное, следует вернуться сюда после ужина. А если ужин затянется, придется ее разбудить. Скажет, что мчался из Москвы, прямо из редакции, специально, чтобы предостеречь ее. Что журналистское расследование привело его в Аркадьев и указало на опасность, которой подвергаются все контакторы. Боже, как же он любил блефовать, глядя прямо в глаза людскому простодушию!
«Мерзкий Кудесников опять улизнул!» – поняла Марьяна, чувствуя, как сердце в ее груди начинает торопиться и сбиваться с ритма. Костя снова смотрел на нее издали, да так, что у нее комок подступал к горлу. Она влюблена, она счастлива, она независима... Пустые слова! Потому что она вовсе не независима, а одинока. Вот как это называется. Приятно, что она задела Костю за живое, что она снова ему нравится, может быть, даже больше, чем прежде. Но заводить с ним новый роман? Когда он все еще женат на Жанне? Нет, этому не бывать.
Но для того чтобы оставаться на коне, ей нужна поддержка. Однако отвратительный, лживый и подлый детектив, который сулил ей златые горы, банально смылся. И так называемые танцы прошли без его участия. Звездой вечера стал Кондрат Миронович, водивший со старушенциями сложные хороводы и наградивший самую выносливую танцорку большой коробкой шоколадных конфет.
Марьяну спасало лишь то, что директор дома престарелых, женщина лет пятидесяти, приземистая и хваткая, плотно села Лебедеву на хвост. Однако он улучил минутку, подошел сзади и шепнул Марьяне в шею:
– Уедем вместе, я должен сказать тебе что-то важное.
Она могла отказаться. Она должна отказаться... Но это чертовски трудно. После той, юной, головокружительной любви к Лебедеву в ее жизни больше не было ничего стоящего. Так, что-то квелое, зарождавшееся под жарким курортным солнцем и не дотягивающее даже до Нового года.
– Скажи сейчас. – Она не собиралась никуда с ним уезжать. И еще – господи, помилуй! – она забыла спросить у него про Рябиновую улицу.
Когда Кудесников проник на территорию дома престарелых, та уже превратилась в место мирного отдыха – сытые старожилы и старожилки, рассевшись по скамьям и раскладным стульям, тихо дремали под музыку пятидесятых, которую транслировал через репродуктор местный завхоз. Будь на то воля директрисы, она бы уже давно загнала подопечных в комнаты и погасила свет в здании. Однако присутствие высокого начальства заставляло ее быть доброй и внимательной. Это состояние было ей несвойственно, а посему она испытывала жуткий дискомфорт.
– А где моя коллега? – спросил Кудесников у Сачкова, обретавшегося возле руин праздничного стола и подкреплявшегося пирожками с капустой.
– Они с Константином Николаевичем в кустах, – ответил тот, аппетитно жуя.
– Простите?
– Кондрат Миронович хотел сказать, что они беседуют под акацией, – вмешалась подошедшая директриса. – Вон в той аллейке.
– Ну, я не знал, как эти кусты называются!
«Кажется, я спровоцировал драму, – трусливо подумал Арсений. – Нужно что-то делать, иначе Марьяна меня просто съест». Он приблизился к указанной аллейке и вытянул шею.
Они сидели близко-близко друг к другу, как два голубя в голубятне. Марьяна сжалась, а Лебедев нависал над ней, положив руку на спинку скамейки за ее спиной. Его «важное» оказалось приглашением на дачу:
– Марьяна! Нам нужно как следует поговорить.
Она отказывалась, он все еще настаивал.
– Я сегодня в гостинице познакомилась с одной девушкой, Ксенией Лужиной, – поспешно сказала Марьяна, когда почувствовала, что воздух вокруг них медленно закипает.
– Лужина? Я должен ее знать? – У Кости был все тот же волнистый чуб, который ей так нравилось пропускать сквозь пальцы. – Мы с ней вместе учились?
– Ну... Она немного младше. Но дело не в этом. Просто... Я хотела узнать у нее: хорош ли новый супермаркет на вашей Рябиновой улице, но как только про эту улицу упомянула, она сразу стушевалась и ушла. Мне показалось даже, что девушка испугана.
Костя ел глазами мочку ее уха, которое розовело в лучах заходящего солнца. В его лице ничто не дрогнуло.
– Ну, и? – спросил он, наклонившись и пахнув на нее дорогим одеколоном.
– Я вспомнила, что твой Сачков делал какие-то намеки относительно Рябиновой улицы.
– Господи, Марьяна! – поморщился Лебедев. – У Кондрата пунктик – он хочет очистить любимый город.
– От чего?
– От всего. От того, что ему не нравится. – Его рука, скользнувшая ей на талию, была крепкой и горячей. И даже немного дрожала, как будто им снова по семнадцать.
– И что же ему не нравится? – пробормотала Марьяна. По ее телу разливался жар, о существовании которого она уже и забыла.
– Ему не нравятся всякие... неформальные... организации... – Губы Кости были все ближе к ее губам. Он хорошо целовался, нежно и, одновременно, страстно.
– А-а-а! Вот вы где! – возникший ниоткуда знакомый баритон отбросил их друг от друга.
Перед ними стоял сияющий Кудесников с улыбкой Фернанделя на лице. Идиотский вид дополняла
