Бахтияр медленно вышел из кабинета, не отрывая глаз от японского приемника Толика.
Вера Александровна перевела дух, будто сбросила с плеч огромную тяжесть, и мягко заговорила с Толиком, придавая голосу сочувственные интонации:
– А живете вы где? Дом уцелел?
– Я построю! – быстро откликнулся Толик.
Стало очевидно, что к этому вопросу он был подготовлен.
Директорша это мигом поняла и оценила, а потому с неожиданной для себя решимостью нагнулась к нему через стол и раздельно сказала:
– В общем, нужна характеристика с места работы, акт обследования жилищных условий и согласие вашей жены.
– Жены? Какой жены? Зачем еще жены? – заговорил Толик.
– Вы поняли меня? Нужна характеристика, акт и согласие. – Она совершенно определенно подсказывала ему, что нужно делать. – Если вы, конечно, действительно решили усыновить этого мальчика.
И тут Толик взорвался и немного покричал для собственного успокоения – что вообще-то было для него почти невероятно, невозможно: кричать в таком уважаемом, государственном месте.
– Ничего я не решил! – в сердцах выкрикнул он. – Зачем мне это надо?!. Я государству хотел лучше сделать! Чтоб беспризорников не было… Помощь хотел оказать воспитанию! Согласие… зачем согласие? Не хотите – не надо! Я что? Я ничего. Шашлык тоже надо кушать! Кто-то должен его делать!
Толик был очень расстроен…
Строится дом, и это всегда радостно видеть.
Когда ломают – то это грустная картина, жалобная картина, обнажающая простую, клеточную конструкцию нашей жизни.
Но те же ячейки, которые видны при постройке, ничуть не огорчают. Они кажутся временным упрощением, скелетом будущего удобного дома, вполне достойного для отдельной человеческой жизни.
Дом строится не один. Рядом поднимаются с этажа на этаж другие дома. Некоторые стоят уже готовые…
Меж домами палаточные городки – тут живут строители и те, кто ждет скорого вселения.
Ходят военные и милицейские патрули в камуфляже, с оружием. Они берегут порядок в городе, почти вся жизнь которого оказалась вынесенной под высокое небо и на время лишилась защиты стен и крыш…
…На одном из строящихся домов висят наспех выведенные по белому полотну слова: «Воронеж – Алтынабаду».
По лесам поднимается парень в заляпанном ватнике. Он несет в руках стопку лепешек, пучок палочек с горячим шашлыком и бутылки с кефиром. Покупал на всю бригаду.
Наконец парень взбирается на последний уровень.
Тут возится с кирпичами Толик – в новом комбинезоне его не узнать.
Парень подошел, посмотрел на Толикову стенку, сказал:
– Стена-то кривая.
– Почему кривая? – не согласился Толик, но все же отошел поглядеть, прищурив глаз и склонив для чего-то голову на плечо.
– Подержи, – сказал парень и подал Толику стопку лепешек и кефир.
Асам взял отвес и приложил к верхнему ряду уже уложенных кирпичей. Отвес расходился со стенкой почти сразу же. И чем дальше, тем больше.
– Ну, – сказал парень.
– А может, он это… испортился? – спросил Толик с надеждой.
– Чего-о-о-о?! – ошеломленный предположением Толика, потрясенно протянул парень и забрал у него лепешки с кефиром.
Отвес был обыкновенным грузиком на шнурке, и ничего другого в этом приборе не содержалось, кроме сил притяжения и законов Вселенной…
В бригаде были в основном молодые ребята, приехавшие сюда с охотой – поглядеть новые места – и с удовольствием оттого, что понадобились.
Только пожилой каменщик Василий уехал «за границу России» с полным участием к стихийному бедствию бывших советско-союзных братьев.
Были в бригаде и две девушки. Но как-то так получалось, что вроде бы одна – Клара, – настолько она заслоняла собой вторую, Галю. Как, впрочем, заслонила бы и любую другую. Клара имела в достатке на себе все то женское, на чем любой глаз, не выдержав, остановится и будет с удовольствием стоять, пока прилично.
В косынке, повязанной по самые брови, в стройфутболке, заляпанной мелом, и в бывших тренировочных штанах, закатанных выше колен, она выглядела ничуть не хуже, чем если бы нарядилась на специальную вечернюю дискотеку.
– Толик! Сын пришел! – крикнул кто-то.
Толик положил кирпич, наскоро обтер руки, схватил остаток лепешки с шашлыком и кефиром и побежал
