Меншиков указал ему на кресло, задумчиво произнес:
– Может быть, поменять тактику? Задержать строительство, сорвать сроки… Создать компромат. Придать ему политический характер, и тогда государь сам…
– А стоит ли? – глядя куда-то в сторону, уронил Бутурлин.
Воронцов-Дашков все понял и тоже проговорил небрежно:
– А может, действительно, пусть их строют?..
– Дудки! – взъярился Потоцкий. – Террор так террор!.. За что деньги плачены?!
– Затронута моя профессиональная честь, – печально улыбнулся Иван Иванович. – Но видит Бог – не по моей вине! Естественно, я еще попытаюсь кое-что сделать. Может быть, даже используя ваши пресловутые национальные особенности…
Когда Родик подкатил на линейке к строительной площадке, перед его глазами открылась ужасающая, леденящая кровь картина: на насыпи, под насыпью, в придорожном кустарнике на целую версту недвижимо лежали сотни людей в крестьянской одежде и солдатских мундирах… Валялись десятки лошадей, запряженных в неразгруженные телеги… Брошены были опрокинутые тачки…
В ужасе Родик спрыгнул с линейки и кинулся в «бытовку» – карету без колес. Первое, что он увидел, – неподвижно лежащую Фросю. И совершенно пьяных Зайцева и Пиранделло!
– Родион Иваныч!.. – в тихом восторге прошептал Тихон.
– Родик… Мы и тебе взяли… – еле выговорил Федор.
– Где?! – яростно затряс Зайцева Родик.
– Рядом… Совсем рядом!.. – счастливо пробормотал Тихон.
Родик рванул крышку сундука, схватил два пистолета и выскочил из «бытовки». И почти тут же увидел огромную очередь, тянущуюся к странной карете. По периметру крышки кареты были укреплены четыре узких рекламных щита со словами:
Очередь увидела Родика, почтительно завопила:
– Наше почтение, Родион Иваныч!.. Премного благодарны, Родион Иваныч!.. Мужики! Родион Иваныча пропустите без очереди!..
На запятках кареты был пристроен прилавочек, торчали два крана. Над кранами окошечко, через которое было видно, как Иван Иванович, с привязной бородой и накладными усами, изнутри открывал краны, наливал каждому столько, сколько тот хотел. Приветственные крики мужиков всполошили Ивана Ивановича. Он выглянул и увидел Родика с пистолетами.
– Назад!!! – страшным голосом закричал Родик, и очередь шарахнулась в ужасе от кареты.
И тогда Родик выстрелил сразу из двух пистолетов по карете!
Пули прошили карету насквозь. Из дыр по обе стороны кареты сразу хлынули четыре водочные струи. Толпа сокрушенно ахнула, бросилась было с котелками, с кружками…
– Кому сказано – назад!!! – еще страшнее закричал Родик.
Толпа снова отхлынула от кареты, но тут прыгнул Иван Иванович с длинной шпагой в руке. В мужестве ему было не отказать!
Родик вскинул пистолет. Курок сухо щелкнул – выстрела не последовало.
Иван Иванович улыбнулся и сказал:
– Мой дорогой, однозарядные пистолеты – архаика… И сделал первый выпад шпагой. Родик увернулся, выхватил у кого-то из мужиков грабли и бросился в бой.
Иван Иванович легко взмахнул шпагой и, как бритвой, срезал добрую половину грабель Родика. С остатком Родик снова кинулся в атаку, но последовал еще один элегантный взмах, и в руках Родика остался обрезок не более двух вершков. Тем более что Родик уже был прижат спиной к карете. И тогда Иван Иванович, мило улыбаясь, сделал последний смертельный выпад…
Родик молниеносно сдвинулся в сторону, и страшная шпага вонзилась в карету. Иван Иванович попробовал ее выдернуть, но…
– Да чего ты смотришь на него, Родион Иваныч?! – закричали из толпы. – Да дай ты ему леща!.. А то спаивают нас тут всякие!.. Знают, суки, нашу слабинку!..
Родик размахнулся и влепил Ивану Ивановичу такую затрещину, что тот несколько раз перекувырнулся и сел на землю.
Борода съехала набок, усы отклеились. Он их снял и безутешно заплакал…
Ночью в пустынном зале первого этажа особняка «Царскосельской железной дороги» заседал «трибунал».
«Председатель» – Маша, «заседатели» – Герстнер и Родик. Они сидели за столом, а за их спинами, словно Немезида, возвышалась уродливая фигура каменной бабы со штангой Пиранделло.
На «скамье подсудимых» – сильно помятые после пьянки Тихон и Федор. В ногах у них лежала виноватая Фрося.
– Завершение строительства насыпи задержалось на два дня! – возмущенно сказал Герстнер и заглянул в свои записи. – Производительность работ упала на девяносто семь с половиной процента!..
Родик глянул в свою бумажку, прочитал:
