смертельному риску».
Сегодня Зигфрид Лефлер и Мартин Вальзер спасли остатки чести немецкой литературы от натиска тех, имя которым — легион.
— Нам надо возвратиться в историю, — заявил в завершении форума главный редактор российского издательства Ad Marginem Александр Иванов. «Нам — это русским». И сказаны эти слова были в Потсдаме. Устав от подобного словоблудия, я вышел из отеля на улицу. Над городом в синем небе плыл звон. Плыл над казармами из красного кирпича, построенными Фридрихом Великим, над громадными вязами и платанами парка Сан-Суси. Звон доносился с колокольни собора Петра и Павла, в котором мирно и поочередно шли то протестантские, то католические службы. За собором в тени развесистых вековых лип находилось советское воинское кладбище. Ровные ряды каменных досок, фамилии, пятиконечные звезды, пустые углубления, в которых некогда были фотографии.
В темных липовых кронах щебечут птицы, жужжат пчелы… Я отворил тяжелую железную дверцу ограды и вошел в Царство Мертвых. В центре кладбища возвышался обелиск из грубо отесанных каменных плит. С гербом Советского Союза и четырьмя бронзовыми фигурами, глядящими на четыре стороны света — пехотинец, летчик, танкист, моряк. Русские скуластые лица, автоматы, шлемы, пилотки, бескозырки. На это кладбище нас в первый же день пребывания в Потсдаме сводил немецкий экскурсовод. Заодно он рассказал поучительную историю о том, как в XVIII веке прусский король выменял то ли у Петра III, его то ли у Екатерины II роту двухметровых русских гренадеров. Великаны были нужны Фридриху, потому что с таким ростом они гораздо быстрее малорослых немцев умели заряжать с дула длинноствольные ружья, того времени. А взамен русский императорский двор, оказывается, получил от немцев Янтарную комнату. Что было делать крепостным подневольным солдатам? Поселились в Потсдаме, построили бревенчатые рубленые избы, поженились на немках, улучшили прусскую породу, назвали в тоске по родине свое поселение русской деревней, состарились и полегли в чужую землю. Грустная история, которую нынешнее время обволокло покровом мелкой политической лжи. В те дни, когда мы были в Германии, Россия праздновала 300-летие Санкт-Петербурга. Наш президент и его высшие чиновники, выступавшие по телевидению, не раз вспоминали о Янтарной комнате. Но, желая угодить немецким гостям, говорили одно и то же, что немцы, мол, подарили ее России, что потом во время войны она неизвестно куда исчезла, но благородные немцы за свои деньги восстановили ее и подарили во второй раз. И ни слова о том, что роту крепостных мужиков мы отдали за нее в XVIII веке, а в XX за вторичное «дарение» — целое государство отдали — Германскую Демократическую Республику.
Думая обо всех этих подлостях истории, я бродил по кладбищу. Чугунная доска со словами на немецком и русском: «Вечная слава героям, павшим в борьбе за свободу и независимость нашей родины».
На каменных плитах, ушедших в плотный травянистый дерн бесхитростные надписи, сочиненные боевыми товарищами погибших солдат:
«Младший лейтенант Никитин Александр Михайлович. 24.4.1945 года». И все…
«Солдат Киляков. Погиб в боях за родину 5.1.45 г.» А вот эпитафия, короче которой не бывает: «Измайлов Абандула».
Бои в Потсдаме, видимо были столь жестокими, что не всегда у живых находилось время и силы, чтобы похоронить павших достойно, выяснить все имена и фамилии. Потому-то на кладбище чуть ли не каждая третья могила — безымянная. «Здесь похоронены 3 бойца советской армии, погибшие в боях за свободу и независимость нашей родины». Или: «Солдат Дельное Иван Сафронович, с ним 4 человека».
Множество солдат похоронено уже после победы — в Потсдаме были громадные военные госпитали, в которых умирали наши тяжело раненные победители: «Шаповалов Алексей Филиппович. Погиб 13.6.1946 года»… И все равно — не «умер», а «погиб»!., «погиб на боевом посту», «погиб при выполнении служебных обязанностей»… А вот плита с датой 7 августа 1945 года, война три месяца как закончились, но слова звучат все с той же торжественностью: «Погиб в боях за родину»…
Всего их здесь больше тысячи человек… Среди них есть и женщины. Связистки, медсестры.
Липы роняют семена с крылышками на могильную землю, в их зеленом чреве курлычат голуби, часы на колокольне со звоном отмеряют время. Оно идет, оно плывет над Потсдамским дворцом, где хранятся великие хартии, подписанные сталинской дланью. Время бесшумно парит над развалинами берлинской стены и над богатырским изваянием солдата с ребенком на руках в Трептов-парке. Оно, как вечерний воздух, мерцая, струится над русской деревней, где жили в XVIII веке наши солдаты, заложники Янтарной комнаты…
Лежат крепостные мужики-гренадеры в прусской земле, лежат рядом с ними их потомки, «гул забвения и славы», сливаясь с медным боем часов, плывет над могилами… А в это время жрецы толерантности и политкорректности талдычат о том, что России следует «возвратиться в историю Европы». И это они говорят в Потсдаме, где сыны России в 1945 году определили на несколько поколений ход этой самой пресловутой истории…
…А Франкфуртская книжная ярмарка прошла, как и было ей положено. От России туда приехали за государственный счет аж целых сто тридцать писателей, поэтов, редакторов, литературных агентов, воспитанных в духе политкорректности и толерантности… Среди них не было ни одной души, представляющей патриотическое крыло русской литературы. Развлекалась делегация на халяву во все тяжкие. Художник Гриша Брускин в кампании с Дмитрием Приговым, Ириной Прохоровой и Львом Рубинштейном организовали перформанс: «Гуд Бай СССР» Как пишет «Российская газета» от 10 октября 2003 года Брускин смастерил из Пригова космонавта, «загипсовал своего друга в полосы бумаги, ткани, какие-то тряпицы и обрывки войлока. Космонавта чуть-чуть раскрасили, а Ирина Прохорова в белом фартуке и красном галстуке начала обучать новорожденного грамоте… Космонавт изображал СССР. Замысел художников понятен: глупое гипсовое создание заслуживает только смеха и безжалостного изгнания из сердец».
Вот так поглумились на мировой тусовке наши мародеры над прошлым, поплясали на Потсдамском кладбище, на могилах всех погибших в новой гражданской войне — карабахской, абхазской, приднестровской, чеченской, порадовались нашествию на их родину СПИДа и наркотиков, умилились заказным убийствам, вымиранию народа, беспризорщине. Посмеялись над вымерзающим людом Камчатки… Вот что такое перформанс по-франкфуртски.
Словом, как сказал гениальный немецкий поэт: «Нет великого Патрокла, жив презрительный Терсит»…
2003–2007 гг.
«СЕБЯ ГУБЯ, СЕБЕ ПРОТИВОРЕЧА…»
Турецкая Анталия встретила нас с женой горячим песком, нежным рокотом Средиземного моря и лающей немецкой речью, которая звучала всюду — на пляже, в сауне, в ресторане. Я сразу вспомнил, что писал Осип Мандельштам о немецкой речи:
Немки были, как и положено им, крупными и мясистыми, а в немцах при желании можно было увидеть выродившихся потомков древних тевтонов, либо сподвижников Мартина Лютера, либо даже сыновей прославленных асов из люфтваффе. Гуляя по песчаным дорожкам, они трясли грузными животами, их плечи и груди были разукрашены татуажем — временными фальшивыми татуировками, изображавшими то каких-
