Дорогу пересекла быстрая каменистая речушка. Переехав ее вброд, Сократилин заглушил мотор. Попили, помылись и поехали дальше. Лес кончился внезапно, и Сократилин резко посадил «бэтэшку» на тормоза. И вовремя. Еще секунда, и танк свалился бы в глубокую воронку. На краю воронки стоял, скособочившись, немецкий танк с поникшей пушкой и настежь распахнутыми люками. А метрах в пятидесяти от него они увидели батарею 122-миллиметровых орудий. Батарея, видимо, только что заняла позицию, приготовилась к бою и не сделала ни одного выстрела. Ящиков со снарядами – штабель, и ни одной стреляной гильзы. И только у одного орудия сбита головка панорамы. Труп артиллериста лежал поперек станины, свесив до земли голову и руки.
– А почему бросили пушки? – спросил Могилкин. – Совсем новехонькие – и бросили!
– Интересно, что здесь произошло? – сказал Богдан.
Впрочем, было над чем задуматься. Один раскуроченный вражеский танк, один убитый красноармеец, одна воронка, исправная батарея и штабель боеприпасов… Что здесь случилось? Кто подбил танк? Ведь наши пушки повернуты в обратную от танка сторону. «Наверное, это его бомбой, – подумал Сократилин. – А кто бросил эту бомбу? Наши или немцы?»
Разгадывать эту задачу не было времени. Пока тихо, пока не видно немцев, надо спешить. Проехав заросшую бредняком опушку, танк выскочил на широкое, залитое гудроном шоссе.
– Эх и дорожка! – воскликнул Сократилин. – Снять бы гусеницы и на колесах рвануть. Километров восемьдесят бы дал.
– В час! – удивился Могилкин. – Неужто можно?
– В чем дело? Давай снимем!
Сократилин насмешливо посмотрел на Левцова и покачал головой.
– Ты думаешь так весь день ехать?
– А почему бы и нет?
– Да ну тебя… – Богдан потянул на себя рычаг. Минут десять они катили с ветерком. Потом появились немецкие самолеты. Они шли клином, занимая полнеба.
– Воздух! Стервятники! – заревел Могилкин.
Сократилин остановил машину, посмотрел, а потом резко свернул на льняное поле. Танк газовал. Место здесь было и рыхлое и сыроватое. Машина выла, окутываясь черным дымом, но упорно ползла к лесу, вытягивая за собой две глубокие борозды. В лесу Сократилин долго вилял между деревьями и в конце концов загнал танк в густой малинник.
– Здесь будем сидеть до ночи! А ночью попытаемся прорваться к своим, – решительно заявил Сократилин.
– Опять на танке? – спросил Могилкин.
– Конечно… Если хотите остаться со мной – машину замаскировать. И следы тоже замаскировать, – сказал Богдан, и сказал так, что Могилкин с Левцовым переглянулись. Это уже была не просьба, а приказ. Левцов вынул из кармана пистолет, пересчитал патроны.
– Пять штук, – доложил он. Расстегнул воротник, почесал шею. – А может, лучше без машины, старшина? Ну ее к бесу. Разве на танке пробьемся? А на своих двоих по кустикам, канавкам, где мышкой, где червячком. Ведь так-то надежнее будет. Верно я говорю, Могилкин?
– Конечно. На танке нам в жисть не пробиться. Такая махина, и грохоту на сто верст.
Черная неблагодарность «экипажа» возмутила Сократилина. И он с большим трудом сдержал себя, чтоб не раскричаться.
– Я машину не брошу. Она помогла мне выбраться из плена. Да и вам, кажется, тоже. У меня есть пушка, снаряды, пулемет…
– Немного снарядов-то: всего пять штук. А пулемет испорчен, и патронов к нему нет, – грустно сообщил Могилкин.
– Можете уходить. Я вас не держу! – резко бросил Сократилин, подошел к ольхе, согнул ее, навалился животом, сломал и бросил на машину. Левцов с Могилкиным тоже стали ломать кустарник и заваливать им танк. Потом замаскировали следы гусениц. Левцов с Могилкиным работали усердно, и Богдан решил, что ребята останутся. Но они не остались. Пожелали старшине всех благ и ушли не оглядываясь. Сократилин посетовал на человеческую неблагодарность и, чтоб заглушить тоску, решил заняться каким-нибудь делом. Замерил горючее с маслом. Бензину оставалось километров на тридцать, масла тоже было достаточно. Кое-что подрегулировал, кое-что подтянул, почистил. Попытался наладить «Дегтярева». Но пулемет просто надо было выбросить.
Богдан выбрался из танка и лег под кудрявый ореховый куст. Он лежал на спине и глядел сквозь густую листву в синеватую пропасть неба. Солнце еще не жгло, а только начинало припекать. Под кустом было сыро и прохладно. На небе кое-где стояли сугробистые облака. Далеко за лесом гремело и ухало, а справа, где проходило шоссе, неумолчно гудело и лязгало.
– Идут, идут и идут, – шептал Сократилин. И вдруг сон, глубокий, будто сама смерть, внезапно свалил Богдана, и он, как сухой лист, полетел в изумрудную пустоту неба.
Когда Сократилин проснулся и увидел Левцова с Могилкиным, от удивления у него закружилась голова.
«Сплю я еще, что ль? – спросил он себя. – Ведь они ушли, хорошо помню, что ушли. А может, все это мне приснилось?»
Левцов, разбросав руки, с разинутым ртом лежал на спине. Могилкин на крохотном огоньке смолил цыпленка.
– Могилкин? – тихо позвал Сократилин. Тот поднял голову, и лицо его расползлось в широченной улыбке.
– Проснулись, товарищ старшина?
