что держала их разговор, бисер рассыпался, бусины застучали по полу – наступила пауза. Будто согласно обнажились друг перед другом, но оказалось, что ни ему, ни ей эта нагота не нужна, и теперь неизвестно, что делать.
– Ну где же он!.. – воскликнула Нелли, оглядываясь.
– Дрон? – спросил Рад. Словно речь могла идти о ком-то еще.
– Дрон-мудозвон, – проговорила Нелли.
Это было так неожиданно – как если бы растворился некий потайной шкаф и оттуда с грохотом вывалился запертый там скелет. Она уже не просто обнажилась перед Радом, а впускала его вглубь своих отношений с Дроном, в самые дальние, запыленные комнаты их жилища.
– Тебе удивительно не идет ругаться, – сказал Рад. Что было абсолютной правдой: слово, сошедшие с ее языка, чудовищно не гармонировало с ее обликом. Казалось, линия холеной свежести, которую она являла собой, вдруг сотряслась, как от землетрясения, и ее ясные контуры вульгарно размылись.
– А я и не ругаюсь – отозвалась Нелли. Она засмеялась. Снова вся благоуханное воплощение
Она лукавила, это была отнюдь не просто рифма, но он принял ее игру.
– Тогда ты не знаешь рифмы к своему имени, – сказал Рад.
– Отчего же. – Нелли, продолжая смеяться, пожала плечами. – Нелли, не вы ли набздели?
И теперь это прозвучало для Рада уже почти не вульгарно. Теперь ее облик объял собой низкое слово – словно вправил в драгоценную оправу, и эта оправа сделала его равным себе. Рад вспомнил: примерно так же звучали всякие пошлые словечки и обороты в речи Жени-Джени. Но он не мог вспомнить, позволяла ли Нелли себе такие каменья в ту пору, когда была для него Прекрасной Еленой и он осаждал ее, как Трою. Скорее всего, нет, иначе бы это осталось в памяти. Но, наверное, они уже были в ней, и чтобы гальке превратиться в алмазы, оставалось только созреть условиям.
– А я тогда что же, – сказал Рад, продолжая предложенную ею игру, – Рад-дегенерат?
Нелли оценивающе прищурилась.
– Грубовато. Без смака. Это что, так тебя в детстве дразнили?
– Случалось.
Нелли благосклонно кивнула:
– Подыщем тебе что-нибудь более подходящее. Подумаем – и подыщем. Скажем, Рад – самогонный аппарат.
На это Рад уже не успел ей ответить. Откуда-то сбоку на него налетел нос-набалдашник, хлопнул по плечу, сунул Нелли в руку черную плоскую сумку, что была у него, и полез обниматься. Рад даже не сумел разглядеть Дрона – только его нос и увидел; по этому примечательному носу Дрона, надо полагать, можно было бы узнать, как он ни изменись, и через сто лет.
– Рад, как я рад! – говорил Дрон, похлопывая Рада по спине. – Как я рад, Рад!
– Привет, Дрон, привет! – ответно похлопывая его, говорил Рад. – Затейник, ох, затейник. Послал младшего брата поперед себя!
– А, ошарашил?! – вскричал Дрон, отстраняясь от Рада. Он так и светился довольством. – Вот сначала с моим младшим братиком... Знакомый братик?
– Если я скажу, что впервые вижу, это будет неправдой, – отбился Рад.
– Да уж! – произнесла рядом Нелли.
– Можно сказать: впервые после долгого перерыва, – продолжил Рад. – Как писал автор бессмертной комедии, шел в комнату, попал в другую.
– Почему это в другую? – протестующе вопросила Нелли. – Ты что, не рад мне?
– Да, Рад, ты поосторожней с цитатами из классиков, – подхватил Дрон. – Это какой калибр! Ими невзначай можно и убить. Рад – большой любитель изящной словесности, – проговорил он тоном иронической похвалы, обращаясь к Нелли. – Вот и в дороге читал... что, интересно, читал? – Дрон ловким движением выхватил из бокового кармана пиджака у Рада «Окаянные дни», глянул на заглавие и захохотал. – Ну, даешь! – сказал он, возвращая Раду книгу. – В наши-то дни! Предания старины глубокой... Так, что ли, с той поры, как взял у меня, и читаешь?
Рад тотчас вспомнил: именно «Окаянные дни», это же издание, он взял у Дрона, взял – и заиграл.
– Да, так и читаю, – ответил Рад. Он вспомнил не только о книге, он вспомнил манеру общения Дрона и то, как лучше всего держать себя с ним. – Правда, это не твой экземпляр. Твой у меня дома. Извини. Как смогу, верну.
– Оставь себе. – Дрон проследил взглядом, как Рад отправляет томик Бунина обратно в карман. – Не буду я перечитывать. Я эти «дни» на самом деле, знаешь, когда прочитал? Еще советская власть была, как монолит, классе в девятом учился. Папаша приносил. Специздание для руководящих советских работников, чтобы врага знать в лицо. У каждого экземпляра, помню, свой номер, и выдавали их – за каждый расписываться и отвечать партбилетом.
– А я, помню, по таким специзданиям всего Набокова прочитала, – вставила свое слово Нелли.
– А я о таких изданиях не имел понятия, – с бесстрастностью произнес Рад, словно это была некая игра, задана тема, и они все непременным образом должны были высказаться.
Нелли отдала должное его высказыванию.
– Один ноль, один ноль! – захлопала она в ладоши, будто то и в самом деле была игра. – Дрон, один ноль в пользу Рада.
– За это Рада ждет награда, – продекламировал Дрон. – Рад, готовь грудь под орден. – И протянул руку к Нелли: – Давай мою сумку.
– Не очень была и нужна, – сказала Нелли, отдавая сумку.
Створка потайного шкафа на мгновение вновь распахнулась, и перед глазами Рада промелькнул выбеленный костяк запертого там скелета.
– Сумка эта тебя поит и кормит, – с грохотом захлопнул Дрон открывшуюся створку.
– Скажи еще «сладко».
– Говорю, – сказал Дрон. – Сладко.
Плоская черная сумка, перешедшая от Нелли обратно к нему в руки, была, казалось, знакома Раду. У кого-то недавно он уже видел точно такую. Или невероятно похожую.
– Что, – произнес Рад, стремясь как можно скорее избыть из сознания картину, что так некстати открылась ему в створе распахнувшейся дверцы, – трогаемся?
– Трогаемся, – подтвердил Дрон, однако же, оставаясь на месте. Он огляделся по сторонам, увидел кого-то и сделал рукой призывный жест: сюда!
Рад посмотрел в направлении, куда был устремлен взгляд Дрона.
Показывая в широкой улыбке необыкновенно белые, как кусковой сахар, зубы, к ним шел невысокий, круглолицый, по-мулатски смуглый таец в голубой рубашке с короткими рукавами, заправленной в черные брюки, и, когда увидел, что Рад обернулся к нему, приветственно вскинул руки, сложил их перед собой ладонями друг к другу и, поднеся так к груди, на ходу поклонился. И, подойдя к ним, продолжая сверкать зубами в улыбке, снова сложил руки перед грудью и снова поклонился. Следом, впрочем, протянув правую руку для пожатия.
– Тони, – представил его Дрон. – Наш тайский друг.
– Тони, – протяжно, как пропев, произнес таец. – How do you do? – Здравствуйте.
– Рад. How do you do? – Пожимая ему руку, Рад недоуменно глянул на Дрона. «Тони» – имя было явно не тайское.
Поняла его взгляд Нелли.
– Это у тайцев нормально, – сказала она Раду. – У них у всех по несколько имен. У них настоящее имя знают только родители и они сами. Чтоб духи не могли причинить им зла.
– Недурно, да? – откомментировал ее слова Дрон. Дверца потайного шкафа была плотно закрыта, ни щелки между створками; можно предположить, не фантазия ли Рада то, что ему там увиделось?
Тони, не понимая их русской речи, переводил взгляд с одного на другого, его рафинадные зубы все так же сверкали в улыбке.
Почему у него такие неестественно белые зубы? – еще один вопрос крутился в голове Рада, но это уже
