европейскими. Рад, оглядываясь, навострил ухо, не послышится ли русская речь, – звучала тайская, английская, немецкая, по-видимому, шведская или норвежская, но русской не было.
– Как полагаешь, много сейчас в Бангкоке русских? – спросил он Нелли.
– Капля в море, – сказала она.
– Вот мы с тобой, да?
– Нет, конечно, не только мы. – Нелли стояла рядом, такая плоть от плоти всех этих европейских лиц вокруг – само воплощение
Бангкок плыл за окном толчеёй жилых домов под красными черепичными крышами, бесчисленных отелей, однообразно возносящих себя к небу, многоярусных гаражей, похожих на ячеистые этажерки, кипением зеленых островков между ними. Поезд останавливался на станциях, деликатно шумел дверьми, вагон опустевал и вновь наполнялся. На одной из станций, свидетельствовавшей своим названием, что прежнее имя страны не забыто – «Сиам» называлась станция, – Рад с Нелли сделали пересадку на другую линию. «Национальный стадион», где им следовало выходить, оказалась следующей.
Когда, пройдя турникеты, спускались по лестнице на улицу, Нелли достала из сумочки кошелек, извлекла из него купюру и подала Раду:
– Возьми, пожалуйста, расплачиваться с водителем. Раз я с мужчиной, не уверена, что по тайским меркам это будет прилично, если расплачусь я.
Как жиголо, с внутренней усмешкой подумал Рад, принимая от нее деньги. Он посмотрел достоинство полученной разноцветной бумажки. Это была тысяча бат.
Перевести по курсу на доллары – двадцать пять долларов. Семьсот пятьдесят рублей.
– Договариваться с водителем – тоже мне?
– Договаривайся, – сказала Нелли. – Больше двухсот не положено. Двести – предел. Но, думаю, отсюда до Главного дворца бат сто. Ну, сто пятьдесят.
«Тук-туков» около станции стояло море. Однако, несмотря на столь вопиющую безработицу, и водитель того, что стоял в веренице первым, и того, что вторым, и тех, что пятым-шестым, ответили на просьбу Рада довезти до Гранд-паласа отказом. В переговоры с ним вступил только седьмой или восьмой. Это был жилистый мрачноватый таец с испитым землистым лицом, ведя разговор, он едва не физически ощупывал Рада глазами, – можно было подумать, он подряжается не просто везти, а совершает сделку, от которой кардинальным образом зависит состояние его кармана. Следуя наставлениям Нелли, Рад для начала предложил водителю сто бат. Ожидая услышать от него цифру в два раза больше. Но, к удивлению Рада, водитель принял его предложение не торгуясь.
– А ты говорила, сто пятьдесят, – подсаживая Нелли в «тук-тук» и следом за ней забираясь сам, довольно сказал Рад по-русски.
– Так вон их сколько без работы стоит, – ответила Нелли.
– А почему же они стоят, а ехать отказываются? Нелли на мгновение задумалась.
– Ждут, наверно, окончания какого-нибудь матча на стадионе, – выдвинула она новое предположение.
– Все ждут, а этот решил везти?
– Нетерпеливый, наверно, – теперь без всякой заминки отозвалась Нелли. – Или сердобольный. Пожалел нас.
«Тук-тук» летел по улицам в потоке машин стремительной стрекозой, перемещался с полосы на полосу едва не под прямым углом, нагло протискивался на светофорах между неповоротливыми жуками «ниссанов», «тойот», «опелей» поближе к «зебрам» переходов. Тело приятно обдувал поток теплого воздуха, рубашка перестала липнуть к телу. Это было совершенно особое удовольствие – мчаться вот так на стрекочущей сорокасильной мотолошадке открытым с ног до головы воздушному океану. Так, наверное, чувствовал себя человек в доавтомобильные времена, сидя в какой-нибудь пролетке, с грохотом влекомой по городскому булыжнику одинокой лошадиной силой.
Главный дворец был обнесен зубчатой белой стеной – Кремль Кремлем, только стена не красная и не такой впечатляющей высоты. И, как колокольня Ивана Великого маковкой с крестом, как круглые купола кремлевских соборов, возносились из-за стены к небу многоярусные шпили дворцовых зданий, золоченые пики похожих на ракеты многочисленных ступ – памятных знаков, воздвигнутых на месте захоронения буддийских святых.
Рад сошел на землю, подал руку сойти Нелли и вынул из кармана кошелек. Тысячебатовая купюра внутри одиноко соседствовала с ватагой чужестранных пришельцев. Рад отделил ее от них и, достав, подал водителю.
Водитель посмотрел достоинство купюры, уважительно-деловитым движением сунул ее в один из многочисленных карманов серо-голубого жилета, в который был облачен, и принялся из другого кармана вытаскивать сдачу. Вытащил одну купюру, другую, третью, полез в новый карман, извлек из него уже целый ворох денег, присоединил к тем, что держал в руке, стал считать, сосредоточенно шевеля губами. Нелли стояла поодаль со скучающим безучастным видом, но вместе с тем весь ее вид выражал нетерпение. «Долго он еще будет там у тебя копаться?» – так и говорила она этим своим видом.
– Could you be quick, please? – Могли бы побыстрей? – поторопил Рад водителя.
Водитель взглянул на него своим мрачным, неулыбчивым взглядом.
– Yes, quick. – Да, быстро, – сказал он и вновь принялся перебирать купюры у себя в руках. – That's all. – Вот все, – отдал он наконец пачку Раду. – O'kay?
Рад, не отвечая ему, начал считать сдачу. Рядом с сотенной была двадцатка, за двадцаткой следовала пятидесятка, снова сотенная и снова двадцатка. Рад считал и не мог сосчитать. Казалось, у чужих денег при тех же цифрах на купюрах, что на привычных русских и долларах, было другое достоинство.
– O'kay? – понукнул его со своего сиденья водитель. – Quick?
Рад досчитал деньги, но у него не было уверенности, правильно ли он посчитал. Он насчитал меньше, чем полагалось сдать водителю.
– Just a minute. – Минутку, – проговорил он, принимаясь пересчитывать деньги.
Водитель быстро и сердито заговорил что-то по-тайски.
– Рад! – позвала Нелли. – Да отпусти ты его.
– Go! – Отправляйся! – махнул водителю рукой Рад. «Тук-тук», все это время стрекотавший под сиденьем водителя стрекозиными крыльями вхолостую, тотчас встрепетал ими в рабочем ритме, и «тук-тук» рванул прочь.
Рад, продолжая пересчитывать сдачу, шагнул к Нелли. И наконец досчитал. Все было точно, он не ошибся и в первый раз. Вместо девятисот бат водитель сдал ему семьсот пятьдесят.
– Черт! – выругался Рад.
– Что, обманул? – Нелли улыбалась.
– Обманул, – сказал Рад. Он был расстроен. Если бы то были его деньги – и то неприятно, но распорядиться так чужими! – А ты говорила, сердобольный.
– Ошиблась. Наоборот: высокий профессионал. Сразу угадал в тебе доходного пассажира. – Нелли вновь взяла его под руку и повлекла вдоль белой крепостной стены, отделенной от тротуара зеленой полосой газона, к бурлившим толпой воротам. – Сразу видно, не много ездил по свету. Да?
– Не слишком, – признался Рад. – До того ль, голубка, было в мягких муравах у нас.
– Муравы, как я понимаю, особо мягкими не были. – В голосе Нелли прозвучали нотки разоблачительной иронии. – Недодал он тебе и недодал, еще из-за каких-то четырех долларов переживать. Сто пятьдесят бат – это же меньше четырех долларов!
– Ладно, уговорила, не переживаю, – сказал Рад.
– Переживаешь-переживаешь, – не поверила ему Нелли. – А ты в самом деле не переживай. Приехал – наслаждайся жизнью. Расслабься. – Она потрясла его руку. – Расслабься!
Билеты, согласно объявлению, стоили для граждан Таиланда двадцать бат, для всех прочих в десять раз больше – двести.
Рад отдал в кассу положенные четыреста бат, получил билеты, но оказалось, что босые ноги Нелли, предательски выглядывающие розовыми чистыми пальцами в прорезь босоножек – неодолимое препятствие
