Разговор тек, катился, скакал по камушкам набирающей силу горной речкой – словно бы сам по себе, естественным ходом, движимый взаимным интересом друг к другу. Бобби рассказывал, что едет в Чиангмай к родителям, вернее, не в сам Чиангмай, а под него, родительский дом в восьми километрах от города, у матери день рождения, и он везет ей подарки, три дня отпуска на работе, мать в его детстве хотела, чтобы он стал монахом, если из семьи вышел монах – добродетель, обретенная им в монашестве, распространится и на остальных членов семьи, но он не захотел в монахи и сейчас вымаливает у матери прощение – посылает родителям каждый месяц по двести пятьдесят долларов, они копят деньги – и покупают рисовые поля, рисовые поля – это надежная инвестиция, это, можно сказать, его будущая пенсия.
Рад с восхищением смотрел на Дрона – как лихо у него получилось придать разговору самодвижение, заставить Бобби так обнажаться. Дрон был талант.
Бобби говорил и говорил, рассказывал о своей жизни, вынутая им из чемодана книга лежала у него на коленях нераскрытой. Ясно было, что разговору с Дроном о том сегодня уже не быть.
Рад посмотрел на Нелли. Она сидела, откинувшись на спинку сиденья и общалась с собеседником из «Рэндом-хауз».
Рад встал и направился в туалет. Туалетов было два – один напротив другого. Внутри все сверкало и блестело чистотой, свешивался со стены толстенный рулон широких бумажных полотенец, висел около унитаза рулон белейшей двуслойной туалетной бумаги, флакон с жидким мылом над умывальником был заполнен до отказа, а около унитаза с массивным стульчаком из сверкающей белой пласмассы на блестящем никелированном держателе висел резиновый шланг с блестящим никелированным наконечником-краном – приспособление, позволявшее использовать унитаз как биде.
Когда он вернулся из туалета, в купе Дрона с Нелли как раз зашел проводник. Ни слова не говоря, проводник быстрыми, автоматическими движениями приподнял стол, вытащил из отверстия в полу крепежную стойку, подогнул ее, отнял стол от металлического выступа у стены и, соступив в проход, убрал стол обратно под пол купе. Следом он снова поднялся в купе, и теперь объектом его молчаливых автоматических действий стала верхняя полка, зализанно, так что, не зная, и не понять, что полка, прижатая к вагонной стене. Что-то у него под руками щелкнуло, полка отделилась от стены, перевернулась на сто восемьдесят градусов, громыхнула и оказалась висящей на мощных металлических кронштейнах в готовности принять на себя человеческое тело.
– Красиво! – сказал Нелли Рад по-русски.
– Да, всякий раз не успеваю понять, как они это делают, – отозвалась Нелли.
Проводник между тем, соступив в проход, снова наклонился и все из той же подпольной темноты вытащил на белый свет лестницу. Такими же автоматическими движениями разложил ее, сделав вдвое длиннее, приставил вертикально к верхней полке, короткий металлический хруст – и лестница оказалась сцеплена с ограждающим поручнем полки.
– Очень вам благодарна! – по-английски произнесла Нелли.
Проводник не ответил ей. Он уже был в купе Рада. Дрон с Бобби все сидели там, и сейчас Бобби что-то записывал для Дрона на листке бумаги.
Проводник, обращаясь к Бобби, буркнул по-тайски и, взявшись за край стола, изготовился убирать его. Бобби так же по-тайски ответил ему, сделал жест, из которого ясно было, что он просит проводника уйти, обещая все сделать сам, но проводник упрямо помотал головой и быстро-быстро запел по-тайски – быстро и сердито.
Бобби взял со стола листок, на котором писал.
– Он говорит, – сказал Бобби по-английски, – что должен исполнять свои обязанности. Он безусловно прав, это я был не прав, останавливая его.
Проводник уже отнимал стол от металлического выступа под окном.
Бобби на весу дописал на листке несколько слов и передал листок Дрону.
– Это вот, в дополнение к визитке, мой адрес в Бангкоке.
– Нас что, подталкивают укладываться спать? – спросил Рад у Бобби.
– Да, уже девятый час. Уже время. Можно лечь, – ответил Бобби.
– В Таиланде зимой рано ложатся спать, – по-русски сказал Дрон. – Это утебя еще не было возможности заметить. И то: темень же. А электричество, между прочим, дорогое.
– Кстати, в Чиангмай прибываем в семь утра с минутами, – крикнула услышавшая их Нелли. – Так что совсем даже не грех лечь.
Через полчаса Рад, задернув серовато-голубую синтетическую занавеску, свисавшую на крючках с верхней полки, лежал у себя на нижней, укрытый большой вафельной простыней, выданной проводником как одеяло, и пытался заснуть. Сна, несмотря на тяжелую предыдущую ночь, не было ни в одном глазу. Все в нем внутри стояло торчком. Быть здесь уже три дня – и не суметь сделать того, из-за чего сюда прилетел!
Глава десятая
Воздух был свеж и даже знобок. Никто из них троих – ни Дрон, ни Нелли, ни тем более Рад – не был готов к такому, не надели ничего теплого и, оказавшись на улице, невольно отметили это удивленными восклицаниями. «Горы», – с тщеславным удовольствием местного уроженца проговорил Бобби.
Привокзальная площадь была просторна и пустынна, производя впечатление пустыря. Лишь в нескольких местах этого пустыря его оживляли пожарной окраски, полугрузового облика машины с крытыми низкими кузовами, по бокам которых, в виде прорези, тянулось сплошное окно, и около этих машин, напоминающих жуков-пожарников, подобно пчелам, вьющимся вокруг летки улья, толклось по небольшой группе людей.
– Такси, – повел рукой Бобби, указывая на разбросанных по пустырю площади жуков-пожарников.
Впрочем, люди большей частью не задерживались возле машин, а подходили к одной, стояли там некоторое время, создавая эффект толпы, и шли к другой. Некоторые, однако, оставались, забрасывали в кузов с отсутствующим задним бортом свои вещи и забирались по ступенькам внутрь.
– Это что, водитель выбирает, с кем ехать, с кем нет? – спросил Рад, мгновенно вспоминая родные вокзалы.
– Нет, какое у него право? – Удивление, с которым Бобби посмотрел на Рада, отдавало сомнением: всерьез ли задан вопрос. – Он поедет туда, куда нужно первому пассажиру. Всех остальных он может взять только если им по пути.
Все вчетвером они подошли к ближайшему такси, Бобби перекинулся с водителем, стоявшим рядом, несколькими фразами на тайском и замахал руками, перейдя на английский:
– Садитесь! Повезло. Давайте. Вам по пути!
– Прошу, – кивнул Дрон, указывая Нелли на ступеньки, ведущие в кузов.
Внутри кузова вдоль бортов шли скамейки, на каждой из которых могло уместиться человек пять-шесть, а посередине между ними был довольно просторный проход. Внутри уже сидели трое, в проходе стояли чемоданы, были нагромождены друг на друга картонные коробки, обмотанные скотчем.
Бобби с довольной улыбкой – что так хорошо все устроилось – стоял внизу и показывал большой палец.
– Счастливо вам! Удачи! Пойду искать другое такси. В моем направлении.
– Счастливо, Бобби, спасибо за все! И вам удачи, будьте здоровы! – помахали ему руками Рад с Нелли.
– Я вам позвоню, Бобби! – крикнул вместо прощания Дрон.
Водитель, стоя на земле напротив прохода, оглядывал внутренность кузова с миной огорчения на лице.
Ему явно хотелось взять еще пару попутчиков, но столь же явно из-за наваленного в проходе багажа садиться было уже некуда.
Машина рванула с места так, что Раду с Дроном, сидевшим на самом краю скамеек, чтобы не вывалиться наружу, пришлось судорожно схватиться за сиденье под собой.
– Такси-скамейка, – сказал Раду Дрон, когда машина набрала скорость и пошла ровно.
– Две скамейки, – уточнил Рад.
Вот, наверное, все, что в нем осталось от профессии, которая оказалась ему не нужна: любовь к
