шевелились – он разговаривал.
– Нелли, я схожу с ума, – проговорил Рад, все так же по-русски.
– Не волнуйся, – отозвалась Нелли, – Дрон ничего не забыл. Значит, не настало время для окончательных выводов. Он их сделает, не сомневайся.
Дрон, с трубкой возле уха, энергично жестикулируя, дошел до дальней пальмы, развернулся и пошел обратно. Не дойдя до пальмы, около которой набирал номер, приостановился, отнял трубку от уха, закрыл ее и, засовывая на ходу в карман, двинулся обратно к их компании.
– Заказ принят, – подходя, объявил он Крису.
Они выехали из Бангкока вскоре после завтрака, дорога неожиданно заняла меньше времени, чем предполагал Тони, и, устроившись в отеле, уже минут двадцать варились в этой кастрюле Бич-роуд, осматриваясь в ней и обвыкаясь. Нужно было что-нибудь сделать, чтобы врасти в эту жизнь, но для ланча еще было рано, а прогуливаться по бульвару, уподобясь пенсионным парам и отцам семейств со своими половинами, – тоже как-то не грело. Можно было бы прямо сходу вкусить моря, но выяснилось, что никто к тому не готов. И если Рад потому, что, выходя из гостиницы, не надел плавок, то у всех остальных купальных принадлежностей просто не было.
– Я не собирался в Паттайю, – развел руками Крис. Дрон посмотрел на Нелли:
– А почему у нас в чемодане их нет?
Нелли в ответ молча пожала плечами: а это только мой чемодан?
– Я элементарно забыл, – с улыбкой признался Тони – словно в невинном и даже милом прегрешении.
На высоте, получилось, оказался один Рад.
– Откуда у тебя плавки? – изумился Дрон. – Привез из Москвы?
– Дали вчера в «Импориуме» в нагрузку к брюкам, – сказал Рад.
– В самом деле? – Нелли почти поверила. Дрон неожиданно взъярился.
– Не-ля! – он перешел на русский. – Простодушие – достоинство идиотов. Украл он эти плавки, не ясно?
У Нелли сделалось высокомерное выражение лица.
– Хамюга! – тоже по-русски произнесла она, отворачиваясь от Дрона.
Рад почувствовал себя виноватым.
– Нелли, – сказал он, – я иногда бываю предусмотрительным. Я их вчера купил.
Взгляд, которым его наградила Нелли, был исполнен жажды отмщения.
– Ты меня разочаровал. Мог бы и украсть.
Теперь Дрон расхохотался. Ему понравилось, как Нелли расправилась с Радом.
– Нелли предлагает нам, – проговорил он по-английски, – отправиться в ближайший магазин и украсть там купальные принадлежности.
– О нет. – Крис засмеялся и отрицательно помахал перед собой руками. – Красть – так миллионы. За плавки я готов заплатить.
Тони знал неподалеку большой магазин, где плавок-купальников могло бы хватить на всю Паттайю.
У Рада после вчерашнего посещения «Импориума» была идиосинкразия на шопинг. И он был совсем не против побыть один.
– Давайте я подожду вас здесь, – предложил он.
Девушка, возникшая около него, словно кристаллизовалась из воздуха. Не было – и вдруг уже стояла. Вернее, это была уже далеко не девушка, а женщина, только одетая и державшаяся девушкой, и уже крепко не молодая, а учитывая, что тайка, – то, наверно, хорошо за сорок.
– What about a fairy sex? – Как насчет волшебного секса? – тихо проговорила она. Так тихо – он с трудом услышал, а губы ее, казалось, и не прошевелились – словно она владела мастерством чревовещания.
Черт побери, это была проститутка! Рад вгляделся в ее помятое жизнью, траченое лицо. На нем не отражалось никаких эмоций, оно было бесчувственно – истинно маска; не лицо человека, а резиновая маска, натянутая на человеческий костяк. Она видела, что Рад услышал и понял ее, – стояла и бесстрастно ждала ответа.
– No. – Нет, – сказал он коротко, и она, не издав больше ни звука, тотчас исчезла – так же незаметно, как возникла, словно растворившись в воздухе.
Он не успел и пошевелиться, как был атакован новой птичкой. Видимо, поза неуверенности, в которой он замер, обдумывая свое времяпрепровождение, пока покупаются купальные аксессуары, провоцировала их на эти атаки. Новая проститутка была тоже немолода и тоже без сожаления проутюжена жизнью, так что, глядя на нее, хотелось только, чтобы она поскорее отцепилась.
– Go away! – Пошла ты! – На этот раз, отшивая проститутку, Рад позволил себе большую разговорчивость.
Он стронул себя с места, дошел до лестницы, ведущей с набережной вниз, и спустился по ней. Сандалии, едва он ступил на пляж, тотчас наполнились песком. Лавируя между лежаками, шезлонгами, воткнутыми в песок около них полотняными зонтами, он дошел до воды и остановился в каком-нибудь десятке сантиметров от кромки прибоя. Море заполнило собой едва не все поле зрения, горизонт поднялся, яхты словно приблизились. На мгновение Рада охватило восторгом: он стоял на берегу Тихого океана! Конечно, это был не открытый океан, а всего лишь внутреннее море, даже залив, но воды были его, Тихого океана!
Мгновение было истинно мгновением: восторг, пронзивший собой до клеточных мембран, бесплодно протек сквозь них, не оставив следа. Исчез, словно эти птички с набережной. Словно его и не было, словно это лишь примнилось – что он был.
Рад пересек пляжную полосу в обратном направлении, вытряхнул на лестнице из сандалий песок, поднялся на набережную, пересек бульвар, дорогу и, оказавшись на тротуаре, вошел в ближайший бар, распахнутый на улицу чуть ли не всем своим нутром. Он решил провести время ожидания в баре. Чтобы к нему гарантированно никто не цеплялся.
У барной стойки щебетала стайка молоденьких девушек. На стойке перед ними не было ни еды, ни напитков – похоже, они просто собрались здесь, чтоб поболтать, наслаждались встречей друг с другом, и разговор их весь был перевит быстрыми восклицаниями, смехом, веселыми вопросами, в нем было упоение жизнью, он и в самом деле походил на щебетанье птиц. Все они, когда Рад вошел, дружно повернулись в его сторону и, пока он делал заказ, ждал свою кружку, расплачивался, открыто наблюдали за ним, и теперь это было молча, лишь иногда какая-нибудь из них пыталась что-то чирикнуть, но другие тут же цыкали на нее.
Рад взял свое пиво, отошел подальше от бара и сел за столик в первом ряду от входа, чтобы держать улицу в поле зрения.
Когда одна из птичьей стайки возникла около него и попросила разрешения присесть рядом, он ничего не заподозрил. Он купился. Такая дистанция была между нею и теми с улицы. Такой свет юности и свежести исходил от нее. «You are sad. – Вы грустный, – проговорила она. – Why are you alone? May I help you? – Почему вы один? Я вам могу помочь?» И только ее глаза объяснили ему, кто она. Это были совершенно безучастные, пустые глаза. Ей не было никакого дела, почему он «sad».
И все же Рад не сразу поверил своей догадке.
– Могу я вас угостить? – спросил он.
– Только лапшу я есть не буду, – тотчас отозвалась она.
Других подтверждений не требовалось. Этого было достаточно.
Можно было прогнать ее от себя. Что бы она сделала? – встала бы и ушла обратно к своей компании. Но ему вдруг сделалось так жалко ее – невозможно прогнать.
– Да что захочешь есть, то и будешь, – сказал он.
– Тогда попросите, чтоб нам подали меню, – распорядилась она.
Она ела принесенную ей жареную курятину с коричневым рисом, Рад тянул пиво, смотрел на улицу, смотрел на нее – и видел всю дистанцию, которую ей предстоит пройти: от этой прелестной юной щебетуньи до тех гуммозных крыс на бульваре. Он чувствовал себя кем-то вроде ее отца, отпускающего ее в плаванье по житейскому океану. Знающего, что ее ждет, и неспособного дать ей другой судьбы, кроме той, которую она уже избрала.
