больших, ни малых, ни сильных, ни слабых. Что ж, посмотрим, как надвигается божья буря. О ты, божья буря, благословенный вихрь господень, пронесись над землей! Все живое в воздухе и в воде, внимай и ужасайся! Пусть гремит божья буря! Пусть божья буря вселяет ужас! Пусть грозный вихрь пронесется над этим краем, низвергая шаткие стены и сокрушая покосившиеся дома! Пусть страх и ужас охватят этот край. Маленькие птичьи гнезда будут падать с деревьев. Со страшным шумом покатится на землю жилье ястреба с вершины сосны, а гнездо филина ветер слизнет языком дракона с горной скалы. Мы думали, что у нас все хорошо, но это не так. Нам нужна божья буря, — я понимаю это и не жалуюсь. Я хочу только одного: попасть к своей матери.
Сказав это, она неожиданно вся поникает.
— Так уходите же, графиня! — говорит она. — У меня нет больше времени. Я должна продолжать свой путь. Уходите и берегитесь тех, кого несут на себе грозовые тучи!
И она опять начинает метаться по комнате. Черты лица ее изменяются, взор ее опять обращен внутрь. Графине и фру Шарлинг пора уходить.
Как только они присоединились к танцующим, графиня тотчас же подходит к Йёсте Берлингу.
— Майорша кланяется вам, господин Берлинг, — говорит она. — Она ожидает, господин Берлинг, что вы освободите ее из заточения.
— Долго придется ей ждать, графиня.
— О, помогите ей, господин Берлинг!
Йёста мрачно смотрит перед собой.
— Нет, — говорит он, — почему это я должен ей помогать? Чем я обязан ей? Все, что она сделала для меня, было к моей погибели.
— Но, господин Берлинг...
— Если бы не она, — говорит он взволнованно, — я спал бы сейчас вечным сном там, в вечных лесах. Не из-за того ли я должен рисковать своей жизнью ради нее, что она сделала меня кавалером? Не находите ли вы, графиня, что подобное звание приносит мне много чести?
Молодая графиня молча отворачивается. Она возмущена.
Она идет к своему месту, и в голове ее теснятся горькие мысли о кавалерах. Они прибыли сюда с валторнами и скрипками и собираются водить смычками по струнам, пока они не перетрутся, не заботясь о том, что веселые звуки музыки долетают до жалкой темницы, где сидит заключенная. Они приехали сюда, чтобы танцевать до тех пор, пока подошвы не отстанут от башмаков, и не желают думать, что их старая благодетельница видит, как мелькают их тени за запотевшими окнами. Ах, каким ужасным и серым все стало вокруг! Ах, в какой мрак погрузилась душа графини при виде горя и жестокости!
Через некоторое время Йёста подходит к графине и приглашает ее танцевать.
Она отказывает ему наотрез.
— Вам не угодно танцевать со мною, графиня? — спрашивает он, и лицо его заливает краска.
— Ни с вами и ни с каким другим кавалером из Экебю, — говорит она.
— Что ж, значит мы недостойны такой чести?
— Дело вовсе не в этом, господин Берлинг. Я просто не нахожу удовольствия танцевать с теми, кто забывает о долге и благодарности.
Йёста круто повернулся на каблуках, ничего не ответив.
Эту сцену слышали и видели многие. Все считают, что графиня права. Неблагодарность и бессердечие кавалеров по отношению к майорше вызывают всеобщее негодование.
Но в эти дни Йёста Берлинг опаснее любого дикого зверя. С тех пор как он вернулся домой с охоты и не нашел Марианны, сердце его превратилось в открытую глубокую рану. Непреодолимое желание нанести кому-нибудь кровную обиду или причинить горе и печаль все время одолевает его.
Что ж, если молодой графине угодно, пусть будет так. Но ей не пройдет это даром, она поплатится. Молодой графине нравятся похищения. Что ж, это удовольствие ей можно доставить. Он ничего не имеет против нового похождения. Вот уже неделю как он страдает из-за женщины. Пора покончить с этим. Он подзывает полковника Бейренкройца, силача капитана Кристиана Берга и апатичного кузена Кристоффера — всех тех, кого никогда не остановит ни одна сумасбродная выходка, и совещается с ними, как достойно отомстить за поруганную честь кавалеров.
И вот наконец праздник окончен. К крыльцу подъезжает длинная вереница саней. Мужчины надевают шубы. Дамы с трудом разыскивают свои вещи среди отчаянной неразберихи в гардеробной.
Молодая графиня стремится поскорее покинуть ненавистный ей бал. Она оделась раньше других дам. Она стоит посреди комнаты и смотрит с улыбкой на царящую вокруг нее суматоху. Как вдруг дверь распахивается и на пороге появляется Йёста Берлинг.
Ни один мужчина не имеет права входить в эту комнату. Пожилые дамы уже успели снять парадные чепцы, скрывающие их редкие волосы, а молодые подвернуть под шубами подолы юбок, чтобы накрахмаленные воланы не смялись в санях.
Не обращая внимания на шум и крики, Йёста Берлинг бросается к графине.
Подняв ее на руки, он выбегает в переднюю и оттуда по лестнице вниз.
Крики испуганных дам не в силах остановить его. Те, что бросились вслед за ним, успевают лишь заметить, как он садится в сани, держа графиню в своих объятиях.
На глазах у всех возница хлопнул кнутом, и лошадь понеслась. Им знаком возница — это Бейренкройц. Им знакома и лошадь — это Дон-Жуан. Глубоко встревоженные, они зовут на помощь мужчин.
Не теряя времени на расспросы, те сломя голову бросаются к саням и, с графом во главе, устремляются вдогонку за похитителем.
А Йёста сидит в санях и крепко держит графиню. Все горести забыты, и в предвкушении пьянящей радости нового приключения он во все горло распевает песню о любви и о розах.
Он крепко прижимает графиню к себе, хотя она и не пытается вырваться. Ее лицо, бледное и окаменевшее, покоится у него на груди.
Ну скажите, что остается делать мужчине, когда он видит так близко перед собой бледное, беспомощное лицо с откинутыми со светлого лба белокурыми кудрями и когда опущенные веки скрывают задорный блеск серых глаз?
Что остается делать мужчине, когда алые уста блекнут у него на глазах?
Целовать! Конечно же целовать — и бледнеющие уста, и сомкнутые веки, и светлый лоб!
Но тогда молодая женщина приходит в себя и пытается вырваться. Она извивается, как натянутая пружина. Он должен употребить всю свою силу, чтобы не дать ей выброситься из саней. Наконец ему удается усмирить ее, и она забивается в угол саней.
— Странное дело! — говорит Йёста Бейренкройцу. — Вот уже третья за эту зиму, кого мы с Дон-Жуаном увозим. Но другие висели у меня на шее и целовали меня, а эта не желает ни целоваться со мной, ни танцевать. Можно ли после этого понять этих женщин, Бейренкройц?
Между тем во дворе ленсмана начинается паника. Крики женщин и проклятья мужчин, звон бубенцов и щелканье бичей донеслись и до тех, кто приставлен охранять майоршу.
«Что там случилось? — думают они. — Отчего такой крик?»
Вдруг дверь распахнулась и кто-то прокричал:
— Она уехала. Он увез её.
Те вскочили, не помня себя, и бросились во двор, даже не посмотрев, на месте ли майорша; они успели вскочить в какие-то мчавшиеся мимо сани и проехали немалый путь, прежде чем узнали, за кем гнались.
Тем временем капитан Кристиан Берг и кузен Кристоффер беспрепятственно подошли к дверям ткацкой, сорвали замок и открыли дверь.
— Вы свободны, майорша, — сказали они.
Она вышла. Они стояли неподвижно, как часовые, по обе стороны двери и не смотрели на нее.
— Лошадь и сани у крыльца.
Она вышла во двор, села в сани и уехала. Никто ее не преследовал. Никто не знал, куда она поехала.
А Дон-Жуан тем временем миновал Брубю и теперь мчится под гору к скованному льдом Лёвену. Горделивый рысак вихрем летит вперед. Бодрящий морозный воздух свистит в ушах седоков. Звенят
