Он узнает свой дом, видит народ, жену и детей; видит свое новое платье на кресле... и улыбается. Он приходит в сознание лишь на одно мгновение. Из груди его вырывается предсмертный хрип, и он испускает дух.
В комнате воцаряется тишина, но вот чей-то голос запевает отходный псалом. Все остальные подхватывают, и громкое пение сотен голосов устремляется к небесам.
Это прощальный земной привет вслед отлетевшей душе.
Глава тридцать пятая
ЛЕСНОЙ ХУТОР
Это было за много лет до того, как кавалеры сделались хозяевами Экебю.
Пастушок и пастушка вместе играли в лесу — строили домики из плоских камней, собирали морошку и делали дудочки из ольхи. Оба они родились в лесу. Лес был для них родным домом, их родовым поместьем. Со всем, что водилось в лесу, они жили в мире, как живут обычно в мире со слугами и домашними животными.
Рысь и лисица были для маленьких пастушков дворовыми собаками, ласка — кошкой, заяц и белка заменяли более крупных домашних животных, филины и тетерева сидели в их клетках, ели были их слугами, а молодые березы гостями на их пирах. Им хорошо были знакомы места, где ехидны лежали, свернувшись кольцом, в зимней спячке, а когда они купались, то видели гадюк, плавающих в прозрачной воде. Но они не боялись ни змей, ни лешего, ибо все это было в лесу, а лес был их домом. Ничто не могло испугать их здесь.
В самой глубине леса находился хутор пастушка. Туда вела обрывистая лесная тропа, вокруг теснились горы, заслоняя солнце, а с расположенных поблизости топких болот круглый год поднимались холодные туманы. Вряд ли такое жилье могло понравиться обитателю равнины.
Пастушок и пастушка решили, что, когда вырастут, они поженятся и будут жить на хуторе, добывая пропитание трудом своих рук. Но они не успели пожениться: в стране разразилась война, и пастушка взяли в солдаты. Он возвратился домой цел и невредим, но война оставила в его душе неизгладимый след на всю жизнь. Слишком уж много зла и жестокости пришлось увидеть ему; и он потерял способность видеть добро.
Вначале никто не замечал в нем никакой перемены. Он пошел с подругой своих детских лет к пастору, который и обвенчал их. Лесной хутор в горах, расположенный над Экебю, стал их домом, как они давно порешили, но в доме этом не было покоя и мира.
Жена смотрела на мужа, как на чужого. С тех пор как он вернулся с войны, она не узнавала его. Он почти не смеялся и все больше молчал. Она стала бояться его.
Он никому не делал зла и усердно работал на своем хуторе. Однако его никто не любил, потому что он обо всех думал дурно. Он и сам чувствовал себя здесь чужим. Лесные звери теперь ненавидели его. Горы, скрывавшие от него солнце, и болота, откуда поднимались ледяные туманы, сделались его врагами. Жизнь в лесу невыносима для того, кто таит в себе недобрые мысли.
Добрые намеренья и светлые воспоминания — вот что охраняет того, кто живет в чаще леса! А не то среди растений и животных он увидит то же царство насилия и несправедливости, которое он видел среди людей. И он будет опасаться всего, что его окружает.
Сам Ян Хек, бывший солдат, едва ли мог объяснить, что с ним такое приключилось, но он и сам замечал, что с ним творится что-то неладное. Да и в доме у него не все было в порядке. Сыновья хотя и росли здоровыми и смелыми, но были такими буянами, что вечно со всеми ссорились.
С горя жена его принялась изучать тайны леса. На болотах, в непроходимых лесных зарослях отыскивала она лечебные травы. Она постигла тайны подземного мира и знала, какие жертвы были угодны лесным богам. Она научилась заговаривать болезни и давала полезные советы тем, кому не было удачи в любви. Говорили, что она водится с троллями, и все боялись ее, хотя она делала людям много добра.
Однажды жена решила поговорить с мужем о том, что лежало у него на душе.
— С тех пор как ты вернулся с войны, тебя точно подменили! — сказала она. — Что они там с тобой сделали?
При этих словах он вскочил и бросился на нее с кулаками; и стоило ей потом заговорить про войну, как он всякий раз приходил в бешенство. Слово «война» стало ему ненавистно, и все поняли, что о войне с ним лучше не говорить. И люди стали остерегаться заводить с ним такие беседы.
Однако никто из его товарищей по оружию не мог бы сказать, что он причинил больше зла, чем все остальные. Он сражался, как всякий другой хороший солдат. Но он, видно, никак не мог забыть ужасов войны и поэтому не видел вокруг себя ничего, кроме зла. Война была причиной всех его бед. Ему казалось, что вся природа должна ненавидеть его за участие в таком грязном деле. Более образованные люди еще могли утешать себя тем, что они сражались за отчизну и честь. А что он понимал во всем этом? Он знал лишь одно: все вокруг ненавидят его за то, что он проливал кровь и причинял зло.
К тому времени, когда майоршу изгнали из Экебю, он жил один в своей хижине. Жена его умерла, а сыновья разъехались кто куда. Однако во время ярмарок его лесной хутор был всегда полон гостей. Нередко у него гостили черноволосые смуглые цыгане. Где, как не среди отверженных, могли они найти приют. Их маленькие лохматые лошади взбирались по лесным горным тропам, волоча за собой телеги, полные детей и заваленные лудильными инструментами и узлами с тряпьем. Женщины, рано состарившиеся, с лицами, опухшими от табака и водки, и мужчины, бледные, с резкими чертами лица и жилистыми телами, шли за телегами. Появление цыган на лесном хуторе всегда вносило много веселья и оживления. Они приносили с собою водку, игральные карты и разноголосый гомон. Они знали множество рассказов о всяких кражах, о торговле лошадьми и кровавых побоищах.
В пятницу началась ярмарка в Брубю, и тогда же был убит капитан Леннарт. Силач Монс, нанесший смертельный удар, был сыном старого Яна Хека. В воскресенье после обеда цыгане сидели в его хижине, щедро поили старика водкой и рассказывали про тюремную жизнь, им хорошо знакомую, про тюремную пищу и о том, как ведут следствие.
Старик сидел в углу у очага и больше молчал. Его большие тусклые глаза безучастно смотрели на это дикое сборище в его хижине. Наступили сумерки, горевшие в очаге сухие дрова ярко пылали, освещая лохмотья, горе и беспросветную нищету.
Вдруг дверь неслышно отворилась и в хижину вошли две незнакомые женщины. Это были графиня Элисабет и дочь пастора из Брубю. Графиня Элисабет показалась старику совсем крошкой, когда она вошла в круг, озаренный пламенем очага. Она рассказала сидевшим здесь людям, что Йёсту Берлинга не видели в Экебю с того самого дня, как был убит капитан Леннарт. Почти весь день она и ее служанка искали его в лесу. Она видит здесь так много людей, которым много приходится странствовать по свету, и им, наверно, знакомы все тропы в этом краю. Может быть, они видели его? Сюда она зашла отдохнуть и узнать, не видели ли они его.
Спрашивать было бесполезно. Никто не видел его. Ей подвинули стул. Она опустилась на него и некоторое время сидела молча. Шум в хижине затих. Все смотрели на нее с удивлением. Ей стало не по себе от воцарившейся тишины, она вздрогнула и попыталась заговорить о чем-нибудь постороннем.
Она обратилась к старику, сидевшему в углу:
— Где-то я слышала, что вы были солдатом, дедушка, — сказала она. — Расскажите что-нибудь про войну.
Воцарилась еще более гнетущая тишина. Старик сидел, как будто бы он ничего не слышал.
— Было бы любопытно услышать про войну от того, кто сам принимал в ней участие, — продолжала графиня, но вдруг умолкла, заметив, что дочь пастора из Брубю делает ей какие-то знаки. Она, видимо, сказала, что-то такое, чего не следовало говорить. Все сидевшие здесь люди смотрели на нее так, словно она нарушила самые простые правила приличия. Неожиданно одна из цыганок спросила ее своим резким, гортанным голосом:
— Не вы ли графиня из Борга?
— Да.
— Война — это совсем не то, что гоняться по лесу за свихнувшимся пастором, за таким проходимцем, тьфу!
