– Может, это свидетели? – произнес встревоженно менеджер со слабой надеждой. – Несомненно, так оно и есть. Вероятно, предстоящее слушание посвящено умственно отсталым.
– Какое слушание?
– Не важно. Главное, послезавтра они съедут отсюда.
Наверху, в апартаментах Арона Пинкуса, снятых им не только для себя, но и для Дженнифер и Сэма, прославленный юрист объяснял, почему он выбрал именно этот отель:
– От любопытствующих не столь уж сложно укрыться. Особенно в том случае, когда вы имеете дело с учреждением, извлекающим из вас выгоду. Закажи я номер в какой-нибудь другой гостинице, которой не знал бы, и о нас уже поползли бы слухи.
– Тем более что вы человек небезызвестный в этом городе, – развил мысль Пинкуса Дивероу. – Но можно ли доверять менеджеру?
– У нас нет выбора. Вообще-то он – славный человек. Однако, учитывая, что у всех у нас свои слабости, а коршунов, рыщущих в поисках падали в форме сенсаций, тут предостаточно, я счел необходимым прямо заявить ему, что, кроме него, никто не должен знать, что мы остановились здесь. Правда, при этом я ощутил неловкость: предупреждать его о необходимости хранить все в тайне было ни к чему, ибо он не из болтливых.
– Когда дело касается безопасности, не стоит переживать из-за подобных вещей, мистер Пинкус, – заявила решительно Редуинг и, подойдя к окну, выглянула на улицу. – Уже недолго ждать, но чего, этого я не знаю и посему испытываю в душе страх. Через несколько дней мой народ попадет в разряд или патриотов, или париев. И я очень боюсь, как бы не случилось последнее.
– Дженни, – обратился к девушке Арон с плохо скрытой печалью в голосе, – мне не хотелось вас тревожить, но, поразмыслив, я решил, что вы никогда не простите мне, если я не буду с вами откровенен…
– О чем вы это? – Редуинг уставилась на Пинкуса, потом перевела взгляд на Сэма, но тот лишь покачал головой в знак того, что не в курсе, о чем сейчас пойдет речь.
– Я говорил сегодня утром со своим старым другом, с которым мы некогда служили вместе. Сейчас он член Верховного суда.
– Арон! – воскликнул Дивероу. – Надеюсь, вы не обмолвились о наших планах?
– Конечно, нет! Это была обычная светская беседа. Я сказал, что у меня здесь дела и что неплохо бы пообедать нам с ним вдвоем.
– Слава богу! – вздохнула с облегчением Дженни.
– От него я узнал, что должно произойти сегодня во второй половине дня в Верховном суде, – промолвил негромко Арон.
– Что?
– Что?
– Он не собирался разглашать повестку дня, и то, что было сказано им, касалось исключительно предложенного мною совместного обеда, на что я обращаю ваше внимание… Так вот, он выразил сожаление по поводу того, что встречу нам, скорее всего, придется отложить, потому что ему, вероятно, не вырваться из-под сводов Верховного суда.
– Что?
– Я лишь повторил его слова…
– И?
– Он пояснил, что сегодня особый день в истории Верховного суда. В присутствии истцов будет рассматриваться дело, разделившее судей на два лагеря. Еще не зная, как пройдет голосование, члены Верховного суда решили во исполнение своих обязанностей обнародовать столь примечательный иск к правительству сразу же после окончания слушаний.
– Выходит, это будет сегодня? – вскричала Редуинг.
– Заседание суда откладывалось из соображений национальной безопасности и из-за боязни репрессий против истцов, – я имею в виду уопотами, – и, кроме того, высшая администрация, судя по всему, потребовала как можно дольше не предавать гласности рассматриваемую в суде тяжбу.
– И слава богу! – заметила Дженнифер. – Спасибо тому, кто задержал слушание дела!
– В данном случае вы должны быть благодарны верховному судье Рибоку, – сказал ей Арон. – Человек он не из приятных, но ум у него блестящий. Непонятно, почему Рибок пошел на поводу у Белого дома, что было вовсе не свойственно ему. Когда его коллегам стало известно об этом, большинство их, включая и моего друга, искренне возмутились. Несмотря на существовавшие между ними разногласия, они единодушно осудили идущую вразрез с конституцией попытку исполнительной власти оказать давление на судебный орган… В подобных вопросах нередко большую роль играет и самолюбие, не так ли? Ведь и оно, подобно различным проверкам и расследованиям, способно в отдельных случаях содействовать восстановлению нарушенного равновесия.
– Мистер Пинкус, мои соплеменники выйдут на улицы, они будут на ступенях Верховного суда! Их же всех перебьют!
– Вовсе нет, если, моя дорогая, генерал сделает правильный ход.
– Но ему ведь ничего не стоит пойти не с той карты, коли таковая окажется у него на руках! Это не человек, а недоразумение какое-то! Он любого может обидеть!
– Но закон на твоей стороне! – напомнил Ред Дивероу. – Он неправомочен выступать в суде, если не будет на то твоего согласия.
– Но разве прежде останавливали его подобные соображения? Насколько мне известно, этот доисторический динозавр выступает против своего собственного правительства, Комитета начальников штабов и католической церкви, отрицает международные нормы поведения и общепризнанные понятия нравственности и попирает даже тебя, Сэм, хотя и уверяет, будто ты дорог ему, словно сын родной! Не ты взойдешь на священную кафедру, чтобы осудить несправедливость, а он! И ради овладевшей им идеи ему ничего не стоит взорвать всю нынешнюю систему и превратить уопотами в такую угрозу для нашей страны, какой не было со времен мюнхенского сговора тысяча девятьсот тридцать девятого года![203] Он – это молния, которую надо убрать с помощью громоотвода еще до того, как сотне других национальных меньшинств втемяшится вдруг, что правительство беззастенчиво надуло их, и повсюду на улицах вспыхнут беспорядки… Мы смогли бы предотвратить это, если хватит у нас на то времени и выдержки. Он же поставит все с ног на голову!
– А ведь в словах ее есть смысл, Арон!
– Да, мой дорогой, выступление было блестящее! Но вы с ней проглядели кое-что.
– Что именно, мистер Пинкус?
– Что он все же не всесилен, и, следовательно, его можно остановить.
– Но как, скажите, ради бога?
В этот момент дверь стремительно распахнулась, ударившись о стену, и в номер влетел разъяренный Сайрус в непривычном обличье – в дорогом экстравагантном костюме в узкую полоску, модных туфлях и с фуляровым платком на шее.
– Эти сукины дети сбежали! – завопил он. – Где они? Здесь?
– Вы имеете в виду Романа и наших Дези? – встревожился Сэм. – Они что, дезертировали?
– Да нет, черт возьми! Но эти парни – словно дети в Диснейленде: все должны рассмотреть! Вернуться-то они вернутся, но ведь эти молодцы нарушили мой приказ!
– Что вы имеете в виду, полковник? – произнес Пинкус.
– Я отлучился ненадолго… пошел в туалет… велел им оставаться на месте. А они тем временем исчезли, хотя я…
– Вы же только что сказали, что они вернутся, – заметил Дивероу. – Так стоит ли зря волноваться?
– Неужто вы хотите, чтобы эти болтливые обезьяны носились по всему отелю?
– По правде говоря, это весьма оживило бы обстановку, – захихикал Арон, – а то здесь все какие-то дипломаты, разгуливающие чинно, словно индюки.
– Сайрус, – сказала Дженнифер, разглядывая огромного наемника, – вы выглядите… не знаю, как бы это получше выразиться… так элегантно!
– Это только тряпки, Дженни! У меня не было никогда ничего подобного до тех пор, пока сорок шесть
