моих родственников в Джорджии не купили в складчину костюм в «Пичтри-центре» по случаю присвоения мне докторской степени. На подобные вещи не хватало средств ни до этого, ни после того. Рад, что он так же нравится вам, как и мне. Им я обязан любезности мистера Пинкуса, чьи портные готовы проскочить хоть в игольное ушко, стоит ему только чихнуть.
– Неправда, мой друг, – возразил Арон. – Просто они понимают, что значит экстренная необходимость… Ну как, Сэм, славно ли выглядит наш полковник?
– Да, славно, – согласился тот неохотно.
– Колосс Родосский, разодетый для встречи с сиятельнейшими особами! – кивнула одобрительно головой Редуинг.
Арон Пинкус повернулся к ней и, указывая на Сайруса, произнес:
– Позвольте, дорогая моя, представить вашей светлости человека, который составит вам компанию во время сегодняшних слушаний… Перед вами – судья Корнелиус Олдсмобиль. Благодаря стараниям моего старого друга, члена Верховного суда, он будет находиться в зале в роли amicus curiae. Ему разрешается лишь наблюдать за происходящим, но никак не высказывать своего мнения. Сядет он рядом с генералом Хаукинзом, полагающим исходя из логики, что сей джентльмен призван обеспечивать его безопасность. Если в конце заседания нашему генералу вздумается вдруг выступить с каким-нибудь заявлением, то, как заверил меня судья Олдсмобиль, у него найдется немало способов унять нашего не в меру ретивого друга, включая и ссылку на якобы приключившийся с ним приступ в результате нарушения обмена веществ. Ну а в итоге, учитывая возраст генерала, неудавшегося оратора бережно вынесут из зала суда.
– Арон, вы старая лиса! – вскочил со стула Сэм.
– Мне нелегко было решиться на такое, но спасти нас может лишь альтернативный вариант. Как и предполагала наша прелестная Дженнифер.
– Боже, как бы хотела я, чтобы вы были лет на тридцать моложе! – воскликнула Редуинг. – Черт возьми, хотя бы на двадцать!
– Я тоже желал бы этого, дитя мое, но, надеюсь, вы не станете посвящать в нашу тайну Шерли.
– Об этом и я могу ей рассказать, если Покахонтас не уймется, – пригрозил Дивероу. – В конце концов, не зря же мною, как вам известно, проделано в бурю десять, а то и все пятнадцать миль, о чем я молчу исключительно из скромности.
Арнольд Сьюбагалу втиснул свое тучное тело в кресло, на чьи подлокотники он мог смело опираться во время любимого его развлечения в минуты досуга. Когда он поднимал руку, чтобы метнуть стрелу с присоской, его грушевидной формы торс оставался неподвижным, что и требовалось для успешной игры. В общем, им было рассчитано все. Недаром же слыл он блестящим инженером с коэффициентом интеллекта, равным 185, и знал все обо всем, исключая лишь реальную политику, правила вежливости и советы врачей-диетологов.
Он нажал на кнопку. Огромный занавес медленно пополз вверх, открывая взору фотографии шестисот мужчин и женщин – всех тех, кого Сьюбагалу считал врагами. Кого тут только не было: и либералы из обеих партий, и помешанные на окружающей среде психи, не способные увидеть разницу между прибылью и убытками, и феминистки, бросившие вызов предопределенному богом верховенству мужчин, и конгрессмены, имевшие безрассудство заявить ему, что он не президент!.. Ну, может быть, оно и так, но кто, черт возьми, как не он, заботился о президенте и денно, и нощно?
Только Сьюбагалу приступил к игре, как зазвонил телефон, помешав ему толком прицелиться. В результате стрела, отклонившись с пути, вылетела в открытое окно.
Трудившийся в розарии садовник завопил во всю глотку:
– Этот ублюдок опять за свое! Я ухожу!
Арнольд никак не отреагировал на крик, ибо мысли его были заняты другим. Если бы он не промахнулся, то попал бы стрелой между глаз этому типу, по-видимому, члену какого-то там союза коммунистов- социалистов, ожидающему двухнедельного пособия в связи с уходом с работы, на которой пробыл он чертовы двадцать лет.
Поскольку Сьюбагалу не удалось выбраться из кресла из-за его пышных бедер, крепко схваченных подлокотниками, для того чтобы взять трубку, ему пришлось пройти через всю комнату вместе с этим предметом мебели, с которым он как бы сросся.
– Кто вы и откуда у вас этот номер? – заорал руководитель аппарата президента.
– Не шумите так, Арнольд, это Рибок. Мы с вами в этом деле союзники.
– О господин верховный судья, уж не собираетесь ли вы подкинуть мне еще какую-нибудь серьезную проблему, хотя мне подобные вещи совсем ни к чему?
– Наоборот, только что я разрешил проблему, серьезней которой у вас никогда не бывало.
– Не ту ли, что связана с уопотами?
– Да, ту. Они могут теперь подохнуть от голода в своей дурацкой резервации, и ни кому до этого не будет никакого дела. Вчера вечером я устроил для всех членов Верховного суда небольшое барбекю[204] у себя на дому. Поскольку у меня лучший во всем Вашингтоне винный погреб, все, понятно, упились до чертиков, кроме дамы, но она уже не в счет. У нас состоялась по- американски интеллектуальная, исключительно содержательная и откровенная беседа на берегу плавательного бассейна.
– Ну и?
– Мы победим: против уопотами выступят шестеро, и только трое проголосуют в их пользу. Правда, поначалу двое из нынешних наших сторонников заколебались было, но, когда прислуживавшие нам за столом смазливые девчонки поскидали с себя одежонку, чтобы поплавать, на них снизошло озарение. И хотя сейчас эти незадачливые сластолюбцы и пытаются уверить всех, будто их столкнули в пруд, фотографии этого не подтверждают. Так что мне оставалось лишь объяснить им доходчиво, что в случае их неразумного поведения бульварным газетенкам будет чем потешить публику.
– Рибок, вы гений! Конечно, не такой, как я, но для вас и это неплохо… совсем неплохо… А теперь позаботимся о том, чтобы это все осталось между нами, согласны?
– Мы говорим на одном языке, Сьюбагалу. Наш долг удерживать не ориентированных на интересы Америки лиц на почтительном расстоянии от нашего магистрального пути. Они опасны – все как один! Можете себе представить, где бы оказались мы с вами, не будь подоходного налога и этих законов о гражданских правах?
– На небесах, Рибок! В раю! Но не забудьте, мы с вами никогда не говорили на эту тему!
– Как, думаете вы, разузнал я ваш номер?
– Да, действительно?
– У меня в Белом доме осведомитель.
– И кто же он, скажите, ради бога?
– Ну, Арнольд, это уже нечестно!
– Понимаю, тем более что и у меня есть такой же в Верховном суде.
– В общем, и стены имеют уши, друг мой!
– И что еще у вас там новенького? – спросил Арнольд Сьюбагалу.
12.30. – Огромный автобус, арендованный у фирмы «Трейл-блейз» неким лицом, о коем никто из служащих компании сроду не слышал, подкатил к величественному парадному входу в Верховный суд и замер. Шофер упал на массивный руль, заливаясь благодарными слезами. Наконец-то он расстанется со своими пассажирами! Напрасно кричал он, а затем и завыл уже в панике при виде того, как инструкция, запрещавшая «разведение огня и приготовление пищи в автобусе», была нарушена самым беззастенчивым образом.
– Мы не готовим пищу, парень, – прозвучал в ответ на его протесты чей-то уверенный, твердый голос позади него. – Мы лишь смешиваем краски, а это значит, что нам приходится растапливать воск.
– Что?
– Неужто не понятно?
Внезапно к нему наклонилось гротескно раскрашенное лицо. Шофер крутанул от неожиданности руль, автобус вылетел на встречную полосу ведущего в Вирджинию шоссе и, лишь чудом проскользнув между несшимися на него машинами, вернулся в положенный ряд.
После этого началось такое, что вполне объясняло настроение владельца расположенного близ
