– Кто дежурит у входа в зал, командир?
– Один из охранников и клерки, генерал.
– Вот оно что! – заревел Хаук. – И у кого-то из них, если не у обоих, будет находиться список с нашими именами. Как только мы заявимся туда, они переговорят по радио, и дюжина молодцев уволокут нас прочь. В общем, нам никогда не попасть в зал.
– Как вы можете говорить так всерьез? – произнесла Дженнифер. – Ведь здесь Верховный суд. И поэтому подкуп охранников и клерков исключен.
– Вспомните о миллиардных долгах и красных рожах в Пентагоне, в государственном департаменте и в министерстве юстиции, а также о нескольких дюжинах пиявок в конгрессе, которые катаются как сыр в масле. О сотнях тысяч долларов, перепадающих кое-кому в священных стенах этого заведения, в коем пребываем мы в данный момент, я уже и не говорю!
– А в словах Мака есть резон, – заключил Сэм.
– Плоть слаба, – констатировал Арон.
– И все же пошли отсюда, – воззвала к товарищам Редуинг.
Все четверо прошествовали торжественно в спешном порядке к массивным резным дверям зала заседаний и там, у самого входа, увидели к своему облегчению здоровенную фигуру Сайруса, а по обеим сторонам от него – и двух Дези в священнических одеяниях. К немалому изумлению вновь прибывших, парни стояли на коленях.
– Полковник, что делают здесь мои адъютанты?
– А что, черт возьми, вы нацепили на себя, генерал?
– Облачение, соответствующее моему положению в племени, неужто не ясно? А теперь будьте добры ответить на мой вопрос!
– Это все Дези-Один. Он сказал, что они уже все продумали и, хотя им не вполне понятно, что творится вокруг, дополнительные меры предосторожности, по их мнению, вам не помешают. Пробраться сюда не составило бы для них особого труда: ведь внизу настоящий бедлам!
– Как мило с их стороны! – восхитилась Дженнифер.
– Не мило, а глупо! – заорал Дивероу. – Их выследят, арестуют и допросят, и нашему противоправному вторжению в здание Верховного суда будут посвящены первые полосы газет!
– Ты не понимать, – возразил Дези-Один, поднимая голову, хотя ладони его были по-прежнему молитвенно сложены. – Во-первых, мы никогда ничего не будем говорить. Мы миссионеры, которые наставлять бедные варвары на путь господа Христа. Кто может арестовать такие падре? А если какой чудик пытаться сделать так, он не будет ходить два месяц. Мы никого не пропускать в дверь, кроме вас.
– Черт бы меня побрал, если что не так! – произнес восторженно Хаукинз, с любовью глядя сверху вниз на своих адъютантов. – Я правильно вас воспитал, ребята! В подобных тайных операциях всегда следует иметь вспомогательный персонал, который обычно первым принимает огонь на себя. Мы не решаемся вводить его в бой, поскольку знаем все «за» и «против», но иное дело, когда находятся добровольцы. В общем, вы поступили как надо!
– Это прекрасно, генерал, – ответил Ди-Два, – но черт тебя не побрать. Я помешать ему сделать это, но не мой амиго. Ты видеть, я – католик, а он только протестант. Это не считать.
Вдали послышался громкий топот, заставивший всех повернуть в испуге головы в ту сторону, откуда раздавался шум. Но грохот быстро сменился обычным звуком шагов, и они увидели Романа Зет с видеокамерой в каждой руке. Нейлоновый футляр, свисавший на ремне с его плеча, бил его по бедрам, рубашка была мокрой от пота.
– Мой любимый и дорогой друг! – крикнул он, захлебываясь, Сайрусу. – Я снял все и всех, включая и тех троих, которые вынуждены были сказать, когда я достал нож, что их прислал сюда генеральный прокурор и какой-то маленький человек – они именуют его министром чего-то, что, по их словам, называется обороной. И еще там был большой детина, футболист, заявивший мне, будто он лишь невежественный представитель чего-то, названного им «Фенни-Хилл сосайети». Это какое-то общество, но у нас в Сербо-Хорватии есть и получше.
– Потрясающе! – вырвалось у Сэма. – Но как вы добрались сюда?
– Очень просто. Там, внизу, в большом мраморном холле, танцуют, поют, смеются и плачут, как лучшие из моих предков-цыган. Мужчины в нелепых одеждах и с раскрашенными лицами вьются вокруг девушек, и все так счастливы и так печальны, что я невольно вспомнил наши таборы в Моравских горах. Все это великолепно!
– Бог мой! – воскликнула Дженнифер. – Да они надрались!
– Что, моя дорогая?
– Надрались, мистер Пинкус! Напились своего зелья, наиболее опьяняющего напитка из всех созданных когда-либо цивилизованными и нецивилизованными людьми. Могауки утверждают, что это они сотворили сие питье. Мы же путем перегонки сделали его в двадцать раз крепче. В резервации запрещено распитие самогона, но коль скоро бутылка пущена по кругу, то, несомненно, раздобыл ее этот паршивец Телячий Нос!
– По-моему, учитывая его этническую принадлежность и общую обстановку, он не совершил ничего предосудительного, – вступился за Джонни Дивероу.
– Да. Вы, то есть мы знали, как вытягивать деньги у переселявшихся на запад индейцев, – проговорил Хаук.
– Это не имеет ничего общего с действительностью, генерал, – возразил ему Сэм.
– Интересно было бы узнать…
– Пора заходить! – произнес Сайрус повелительным тоном. – Этот напиток оказывает двоякое действие: сперва выпивоха погружается в забытье, а потом, вспомнив внезапно о своих обязанностях, впадает в панику, что нам вовсе ни к чему… Итак, я отворяю дверь. – Сделав это, он добавил: – Вы первый, генерал!
– Отлично, полковник!
Маккензи Хаукинз, в развевающихся перьях и в сопровождении преисполненного чувства собственного достоинства эскорта, прошествовал в огромную, в панелях из красного дерева залу. И в этот же миг грянула яростная индейская боевая песня, загремели барабаны, раздались дикие вопли, потрясшие святилище. Судьи, только что восседавшие на полукруглом возвышении с суровым выражением лица, насмерть перепугались. Двое из них – мужчина и женщина – даже залезли под стол. Когда же чуть погодя они выглянули из убежища с широко раскрытыми от ужаса глазами, то ощутили облегчение, поняв, что насилия не предвидится. И тут же раскрыли рты, уставившись на стоявшего внизу украшенного перьями монстра, чей вид невольно поверг их в состояние шока.
– Ясно, что ты наделал? – шепнул Сэм за спиной Хаука.
– Этому небольшому фокусу я научился в Голливуде, – произнес сквозь зубы Маккензи. – Подобная какофония подчас выразительнее любых слов. У меня в кармане магнитофон с тремя степенями громкости и защиты от помех.
– Выключи его, черт бы тебя побрал!
– Я сделаю это только после того, как эти дрожащие от страха дегенераты осознают, что перед ними Повелитель Грома, вождь уопотами, чье высокое положение в его племени требует почтительного к нему отношения.
Двое самых трусливых судей стали медленно подниматься с колен, и когда исторгавшиеся магнитофоном вопли затихли, они вернулись на свои места.
– Слушайте меня, мудрые старейшины национального правосудия! – заревел Повелитель Грома, и слова его эхом отразились от стен. – Ваш народ изобличен в организации подлого заговора с целью обманным путем лишить нас права владения собственностью и отобрать у нас наши луга, и горы, и реки, обеспечивавшие нас средствами существования. Вы загнали нас в гетто из глухих лесов и безводных земель, где не растет ничего, кроме не нужных никому сорняков. Но разве это не наша страна? Не здесь ли обитали тысячи племен, то жившие в мире со своими соседями, а то и воевавшие с ними, как делали это и вы, сперва сражаясь с нами, потом с испанцами, французами и англичанами, а в заключение – и друг с другом? Неужто у нас меньше прав, чем у тех, кого вы победили, а затем, простив, приняли в лоно своей культуры? Чернокожее население этой страны пребывало в состоянии рабства двести лет, мы же – пятьсот.
