их умолкнуть:
– Может, вы позволите и мне вымолвить слово, столпы правосудия на этих похищенных у нас землях?
– О чем это вы, оперенный термит? – промолвил верховный судья Рибок.
– Вы только что выслушали гневную речь честного человека, выдающегося юриста, изъявившего готовность отказаться от блестящей карьеры во имя правды, сокрытой в письменных материалах, которые никогда не должны были увидеть света дня. Именно таким, как он, бескомпромиссным личностям обязана наша страна своим величием, поскольку они не отворачиваются от правды, осознавая ее значимость. Правда, нравится она нам или нет, должна приниматься нами как нечто данное, и, каких бы жертв ни требовала она от нас, нам следует относиться к ней, как к яркой звезде, указующей нашей молодой еще нации путь к славе. Все, чего он хочет, – это то, чего хотим и все мы, – не быть чужими в этой великой стране, которую мы когда-то называли своей. Неужто вам так трудно это понять?
– Ваш иск затрагивает глубокие национальные интересы, сэр, – произнес чернокожий судья, чье мрачное настроение несколько рассеялось. – Ведь удовлетворение его потребует гигантских расходов и приведет к непомерно высокому росту налогов. Как уже неоднократно говорилось до нас, этот мир далеко не из лучших.
– И все же не отказывайте нам в рассмотрении нашего дела, сэр! – вскричал Повелитель Грома. – Орел не добивает замеченного им случайно раненого воробья. Вместо того чтобы спикировать на него вниз, могучая птица, как выразился однажды наш юный адвокат, взмывает в поднебесную высь, и чудо ее полета затмевает собой все остальное, поскольку символизирует непреходящее стремление к свободе…
– Я уже сказал, что…
– Заткнитесь!.. Так не лишайте же, господа судьи, раненого воробья надежды обрести спасение под крылом великого орла! Не прогоняйте нас снова, ибо нам некуда больше идти! Отнеситесь к нам с уважением, хотя бы и с запоздалым! Без вашей моральной поддержки нам просто не выжить! Без нее мы погибнем, исчезнем с лица земли! Неужели захотите вы взять на душу свою такой грех, тем более что руки ваши и так по локоть в крови?
Судьи словно в рот воды набрали.
– Неплохо, Мак, – прошептал Сэм левой стороной рта.
– Великолепно! – вторила ему Дженнифер сзади.
– Подождите, маленькая леди, – ответил Хаук чуть слышно, повернувшись к ней. – Сейчас поднимется такой шум, как во время битвы в Арденнах, когда мой приятель генерал Мак Олиф назвал кислокапустников психами.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил Арон Пинкус.
– Послушайте, – зашептал Сайрус, – я знаю, что хочет сказать генерал. Сейчас он укусит их, да так, что они подскочат!
– Зачем нам это? – произнесла Редуинг. – Мы должны убедить их в своей правоте!
– Они сейчас оказались между Сциллой и Харибдой, а посему, Дженни, им наплевать на то, кто там прав или неправ.
Микрофоны снова были отключены на время совещания судей.
По истечении некоторого времени изнуренного вида судья из Новой Англии заговорил спокойным, размеренным тоном:
– Вы произнесли весьма трогательную речь, вождь Повелитель Грома. Но высказанные вами претензии могли бы предъявить и многие другие национальные меньшинства. К моему величайшему сожалению, история немилостиво обошлась с ними. Как отметил один из наших президентов, «жизнь не столь уж прекрасна», но мы должны идти вперед во благо большинства, а не несчастных, испытывающих страдания меньшинств. Мы всем сердцем желали бы, чтобы вы изменили сей сценарий, но помочь вам не можем ничем. Шопенгауэр называл подобную ситуацию «исторической жестокостью», сколь бы отвратительным ни представлялось мне данное определение, оно, признаю я, точно отражает реальность. Вы могли бы открыть шлюзы и затопить все сообщества на территории нашей страны, но это не отвечало бы интересам ни одной из тяжущихся сторон.
– Что же вы предлагаете, сэр?
– Позвольте спросить, что предприняли бы вы, учитывая всю глубину проблемы, если бы суд в своей мудрости вынес решение не в вашу пользу?
– Все очень просто, – откликнулся вождь Повелитель Грома. – Мы бы взяли да и объявили войну Соединенным Штатам Америки, будучи уверенными в том, что найдем поддержку и понимание у наших братьев-индейцев по всей стране. Многие тысячи бледнолицых ждала бы гибель. Конечно, в итоге мы проиграли бы, но и вы бы остались внакладе.
– Дерьмо! – прогнусавил верховный судья Рибок. – У меня дом в Нью-Мексико…
– Территория этого штата принадлежала когда-то воинственному племени апачей, не так ли, сэр? – спросил Хаук с невинным выражением лица.
– Мой особняк в каких-то двух с половиной милях от резервации, – молвил, сглотнув слюну, судья.
– Апачи – наши кровные братья. Да ниспошлет вам великий дух быструю и сравнительно легкую смерть!
– А как насчет Палм-Бич? – проговорил, подняв брови, другой член суда.
– Семинолы тоже в родстве с нами. Они кипятят кровь белого человека, чтобы очистить ее от посторонних включений: мясо от этого становится нежнее. Разумеется, подобную операцию проделывают, пока кровь еще находится в теле.
– Что вы скажете об Аспене? – произнес с дрожью в голосе еще один из судей. – Кто проживает там?
– Темпераментные чероки, сэр. Они, по существу, наши соседи. Но мы частенько порицали применявшиеся ими примитивные методы расправы со своими пленниками, которых они сперва связывали, а затем укладывали вниз лицом на муравейник.
– Ах! – выдохнула Дженнифер.
– А как с озером… с озером Джордж? – с трудом выговорил бледный от страха судья, сидевший слева. – У меня там прелестный летний дом.
– Это на севере штата Нью-Йорк, сэр? Может, вам лучше не знать ничего? – Маккензи понизил голос, усиливая и без того жуткое впечатление от его слов. – Разве не там расположены охотничьи угодья и места погребения могауков?
– Да, кажется… там.
– Наше племя происходит от могауков, сэр, но, признаюсь, мы перебрались на запад, подальше от этих братьев по крови.
– Почему?
– Воин-могаук, вероятно, самый свирепый и дерзкий из нас. В общем, вы сами все понимаете.
– Понимаю?.. Но что?
– Если их рассердить, то ночью они подожгут вигвамы своих обидчиков и предадут огню буквально все, чем владеют их враги. Мы считаем подобную политику выжженной земли излишне жестокой. Могауки думают, что они и мы – одно целое: узы крови не так-то легко порвать. А потому они без единого слова присоединятся к нашей борьбе.
– Я полагаю, что нам снова следует посовещаться, – бросил верховный судья.
Микрофоны были выключены, головы судей заметались из стороны в сторону, и начался взволнованный обмен мнениями, излагавшимися исключительно шепотом.
– Мак, – рассерженно зашипела Редуинг, – в том, что вы сказали, ни слова правды! Апачи входят в племенную группу атапасков и в родственных отношениях с нами не состоят. Чероки никого не бросают в муравейник, это абсурд! Семинолы – самое мирное племя из всех! Могауки хоть и любят нести околесицу, потому что это приносит им деньги, но никогда ни на кого не нападали, если только на них самих не совершал кто-то набег и не крал у них их вещи. И, уж конечно, они не стали бы проводить политику выжженной земли, поскольку в таком случае им не удалось бы ничего на ней вырастить!
– К чему вы все это, дочь уопотами? – произнес Мак, величественно возвышаясь в головном уборе из перьев и глядя сверху вниз на Дженнифер. – Что знают эти тупые бледнолицые?
