Ультиматум Борна

Иван Джакс! Замечательный чернокожий врач ямайского происхождения сообщил, что хочет отвезти тело Нормана Свайна туда, откуда забрал, потому что не желает наживать себе неприятности из-за еще одной неудачной операции Управления. Но это не было операцией Управления, кричал про себя Конклин, не в силах объяснить Ивану Джаксу настоящую причину того, почему он обратился к нему за помощью. Здесь замешана «Медуза». И у Джакса просто не получится отвезти труп обратно в Манассас, потому что полиция по приказу федеральных властей – точнее, по приказу одного отставного агента, использовавшего соответствующие коды, которые он не имел права использовать, – без всяких объяснений опечатала поместье генерала Нормана Свайна.

– Что же мне делать с телом? – взвился Джакс.

– Подержи его еще некоторое время в холоде для Кактуса.

– Для Кактуса? Я провел с ним в госпитале всю ночь. Он поправится, но он не больше моего знает о том, что за чертовщина происходит!

– Мы, работники спецслужб, не всегда имеем право все рассказывать, – ответил Алекс, и сам скривился от такого нелепого объяснения. – Я тебе перезвоню.

Поэтому он пошел на кухню и подставил голову под струю холодной воды. Неужели это еще не все? Так и есть, звонок.

– «Пончики Данкина», – произнес Конклин, поднося к уху трубку.

– Вытаскивай меня отсюда, – сказал Джейсон Борн, в голосе не чувствовалось и тени Дэвида Вебба. – Мне нужно в Париж!

– Что произошло?

– Он сбежал, вот что произошло, и я должен под прикрытием попасть в Париж, и никакой иммиграционной службы, никакой таможни. У него везде люди, а я не могу ему позволить следить за собой… Алекс, ты меня слушаешь?

– Прошлой ночью в четыре часа утра погиб Де Соле, погиб в аварии, которая была подстроена. «Медуза» все ближе.

– Мне плевать на «Медузу»! Для меня она в прошлом; она чуть не завела нас в сторону. Мне нужен Шакал, и я знаю, где начать его поиски. Я могу найти его, могу уничтожить!

– И оставишь меня один на один с «Медузой»…

– Ты сказал, что хочешь обратиться к начальству – что дашь мне сорок восемь часов, так и произошло. Переводи стрелки вперед. Сорок восемь часов истекли, так что самое время обратиться наверх, только вытащи меня отсюда и доставь в Париж.

– Они захотят с тобой поговорить.

– Кто?

– Питер Холланд, Кассет, да мало ли кого еще они с собой притащат… генпрокурор, господи, сам президент.

– А о чем?

– Ты много общался с Армбрустером, женой Свайна и тем сержантом, Фланнаганом, а я нет. Я лишь использовал несколько кодовых фраз, которые заставили выйти на связь Армбрустера и посла Аткинсона в Лондоне, и больше ничего существенного. У тебя полная картина из первых рук. Мои сведения слишком ненадежны. Им нужно поговорить с тобой.

– И отодвинуть Шакала на второй план?

– Всего на день, от силы на два.

– Черт возьми, нет. Потому что так не пойдет, и ты это знаешь! Как только я там окажусь, то стану их единственным живым свидетелем, и меня начнут возить с одного закрытого допроса на другой; а если я буду молчать, то окажусь под арестом. Нет, Алекс, не выйдет. У меня только одна цель, и она находится в Париже!

– А теперь послушай меня, – сказал Конклин. – Есть вещи, которые я могу контролировать, а есть такие, что не могу. Мы нуждаемся в Чарли Кассете, и он нам здорово помог, но он не тот человек, которого стоит дурить, и я этого делать не собираюсь. Он знает, что смерть Де Соле не случайна – человек с куриной слепотой не станет совершать четырехчасовую поездку в четыре часа утра, – а еще он знает, что мы знаем про Де Соле и Брюссель гораздо больше, чем рассказываем ему. Если мы хотим заручиться поддержкой Управления, а она нам нужна для таких вещей, как посадить тебя на военный или дипломатический рейс во Францию, и бог знает еще для чего, когда ты туда прилетишь, то я не могу не брать в расчет Кассета. Он станет давить на нас и имеет на это полное право.

Борн молчал; было слышно только его дыхание.

– Хорошо, – сказал он. – Все понятно. Передай Кассету, что если он нам предоставит то, что сейчас попросим, мы – хотя нет, тебе лучше держаться в стороне, – я передам ему достаточно информации для того, чтобы Министерство юстиции выловило в правительстве очень крупных негодяев, если, конечно, Министерство само не стало подразделением «Снейк Леди»… Можешь добавить, что я укажу и местоположение кладбища, которое прольет свет на многое.

Настала очередь Конклина замолчать.

– Ему этого может показаться недостаточно, учитывая твои далеко идущие планы.

– Да?.. Ладно, понимаю. На случай, если я проиграю… Хорошо, прибавь, что когда я прилечу в Париж, то найму стенографиста и надиктую все, что мне известно, и отошлю материалы тебе. Доверю доставку Святому Алексу. По странице-другой за раз, чтобы желание помогать у них сразу не пропадало.

– Это я улажу… Теперь насчет Парижа. Насколько я помню, Монтсеррат недалеко от Доминики и Мартиники, не так ли?

– До каждого из них менее часа лету, и Джонни знает каждого пилота на большом острове.

– Мартиника принадлежит Франции, этим и воспользуемся. Я знаю людей из Второго бюро. Двигай туда и звони мне из аэропорта. К тому времени я обо всем договорюсь.

– Хорошо… Последнее, Алекс. Мари. Она с детьми вернется сюда после обеда. Позвони ей и скажи, что меня будет прикрывать весь Париж.

– Ах ты, лживый сукин сын…

– Прошу тебя!

– Конечно, позвоню. Да, на эту же тему и без дураков – если я переживу этот день, то у меня дома вечером будет ужин с Мо Пановым. Готовит он отвратительно, но воображает себя еврейской Джулией Чайлд. Я должен ввести его в курс последних событий, он меня убьет, если я этого не сделаю.

– Само собой. Без него мы бы давно оказались в палате с мягкими стенами и кожаными кляпами во рту.

– Ладно, еще поговорим. Удачи.

На следующий день в 10.25 утра по вашингтонскому времени доктор Моррис Панов вышел вместе со своим охранником из госпиталя имени Вальтера Рида после сеанса психической реабилитации отставного лейтенанта, страдающего от последствий учений в Джорджии из-за случившегося двумя месяцами ранее по его вине происшествия, унесшего жизни более двадцати подчиненных ему курсантов. Мо почти ничего не мог сделать: лейтенант был виноват в том, что слишком рьяно стремился выиграть соревнование по подготовленности курсантов и перестарался, так что теперь ему предстояло провести остаток жизни с чувством вины. То обстоятельство, что он происходил из богатой семьи черных родителей и окончил Уэст Пойнт, не помогло. Большинство из двадцати погибших курсантов также были черными, и к тому же из необеспеченных семей.

Решая, что делать с пациентом, Панов посмотрел на охранника и неожиданно замер:

– Ты новенький, не так ли? То есть я думал, что всех вас знаю.

– Так точно, сэр. Нас часто на некоторое время меняют, чтобы мы поддерживали форму.

– Ожидание предсказуемых событий – это может усыпить любого.

Психиатр направился по тротуару далее к тому месту, где его обычно ждала бронированная машина. Машина была незнакомой.

– Это не мой автомобиль, – в замешательстве произнес Панов.

– Садитесь, – приказал охранник, вежливо открывая дверь.