нам, из автоматов целясь прямо в джип. Рядом снова прозвучали выстрелы. Не спрашивая разрешения, я молниеносно включила фотоаппарат и сделала снимок крупным планом, потом другой.
– Брось его к чертям! – заорал Шломо. – Бери автомат! Быстро!
Я полезла назад и достала оружие.
– Я прикрою сверху. Стреляй в них. Нам надо продержаться пять минут. Только пять!
Сверху раздалась непрерывная стрельба, значит, полковник уже в деле. Я высунула из окна автомат и, пригнувшись, не глядя тоже выстрелила несколько раз, потом еще. До полной разрядки магазина.
У меня заложило уши от стрельбы и грохота. Я не видела, что происходит, но чувствовала, что идет настоящий бой. Наконец сверху раздался шум лопастей и двигателей, звуки выстрелов, от которых я закрыла руками голову. Потом все стихло.
– Ты как там? – спросил полковник, вытаскивая меня откуда-то из-под сиденья. – Молодец! Классно отстреливалась. Мы их сделали!
– Мне было очень страшно! – сказала я и попыталась расплакаться. – Это я во всем виновата, да? Теперь у тебя будут проблемы?
– Увидим! – сказал Шломо, вздохнув. – Не в первый раз! Сейчас действуем так. Я возвращаюсь на базу, тебя оттуда отвезет кто-то из солдат, куда я скажу. Я сам с тобой свяжусь. И никто не помешает нашему отпуску на Мертвом море!
От базы меня забрал смурного вида офицер Зеев. Всю дорогу он молчал, изредка мрачно поглядывая на меня в зеркало заднего вида. Я свернулась клубочком на заднем сиденье и думала о том, чем закончится для меня и для Шломо сегодняшняя дурацкая выходка. Но фото должны получиться уникальные! Я попробую отослать их в российские газеты.
В конце концов, не мы первые начали стрелять!
– Куда мы едем? – наконец спросила я.
– Командир приказал отвезти тебя в друзскую деревню, к Али, – отрывисто сказал офицер. – Больше ничего не знаю.
Мы приехали в небольшой населенный пункт с простенькими белыми домиками в один-два этажа. Около одного из них с развевающимся пятицветным флагом Зеев остановился. Дверь открылась, и на крылечко вышел чернявый мужичок арабского типа, в смешной шапочке, с длинными усами и в широких шароварах, лет пятидесяти. Он без всякого удивления взглянул на военную машину. Зеев сказал ему несколько слов на иврите.
– Шломо! – широко улыбнулся мне Али и заговорил по-английски: – Брат мой! Проходи, Карина! Благословен входящий в этот дом! Ты от него – значит, своя!
Зеев тут же ретировался, а я осталась один на один с Али. Он жестом предложил мне присесть на низкий диван в гостиной. Внутри дом казался гораздо просторней, чем снаружи.
– Сейчас будем ужинать! – сказал Али и хлопнул в ладоши. Откуда-то сверху спустилась усталая немолодая женщина, одетая в длинные черные шаровары, юбку и кофту с длинным рукавом. Ее голову покрывал белый платок, из-под которого черные выразительные глаза сверкали в мою сторону с неподдельным интересом.
– Моя жена Амаль, – сказал друз. – Она приготовит ужин.
Амаль улыбнулась, опустив глаза, и молча прошла на кухню, захлопотала у плиты. Чуть позже спустилась юная девушка изумительной восточной красоты. Она кивнула нам и исчезла так плавно, словно растворилась наверху.
– Назима, моя дочь! А ты, стало быть, будущая жена храброго полковника Шломо? – спросил друз, широко улыбаясь. – Замечательно! Когда свадьба?
– Ну-у-у-у-у-у… Не знаю, – еле нашлась я, обомлевшая от такого вопроса.
Скорость распространения слухов, похоже, тут тоже неслабая.
– Он очень сладкий и мягкий внутри, как все сабры, хотя колючий снаружи, – сказал Али, оставляя без внимания мое ерничанье. – Знаю его сто лет.
– Откуда же? – решила поддержать беседу я, заодно пытаясь узнать побольше о моем нечаянном женихе.
– Он – правильный военный. Все время беседует со старейшинами, чтобы решать наши проблемы. Он – умный и чуткий. И всегда нам помогал, как мог. Мы этого не забываем. И внуки будут помнить. Ты уж мне поверь. У нас с традициями строго.
Я осмотрелась в гостиной. Вполне европейского вида комната с аркой, отгораживающей гостиную от кухни. Огромных размеров плазменный телевизор, навороченный холодильник. На стенах – десятки фотографий в красивых рамках. Изображение одного седовласого благородного старика в белой чалме привлекло мое внимание. Внимательный Али это заметил мгновенно.
– Мой отец! – с гордостью сказал он. – Старейшина, подлинный уккаль. Мудрец, каких сейчас мало. Знает твоего Шломо много лет.
Между тем Амаль собрала на стол. Ничего особенного – свежие овощи, щедро приправленные оливковым маслом, мясо, лепешки, блюда в виноградных листьях. Я попробовала одну лепешку – и обомлела. Необыкновенная вкуснятина! Внутри было что-то вроде мягкого белого сыра. Я слегка расслабилась и осмелела.
– Али, расскажи мне про друзов. Чем они отличаются от остальных?
К своему стыду, я просто не представляла, с кем имею дело. С арабами? С евреями? По виду Али был похож на араба. Да и телевизор, как я заметила, у него был настроен на сирийский канал. Но чем черт не шутит!
– Тебе это, правда, интересно? – недоверчиво спросил Али.
– Да, очень! – изо всех сил закивала я, пережевывая лепешку с лабанэ.
– Некоторые не очень сведущие люди, – начал Али, – считают нас арабами. Но это худшее оскорбление для нас. Мы не арабы, хотя говорим по-арабски. Ислам мы принимаем как исторический факт, но не следуем ему. Я тебе скажу больше, мы не любим, когда нас называют друзами, мы себя называем «муахиддун» – единобожники. Про нас ходит много страшных легенд, но это все неправда. Друзом нельзя стать, нельзя перей ти в нашу веру. Мы рождаемся друзами и ими умираем. Мы верим в то, что все предначертано свыше, и полагаемся на это знание. Муахиддун считается только ребенок, у которого оба родителя – нашей веры. Душа женщины снова переходит в женское тело, а мужчины – в мужское.
– Вы верите в перевоплощения? – изумилась я. – Как буддисты!
– Да, мы признаем это как факт нашей жизни. Все деяния души будут сочтены на Страшном суде! Нас не может стать больше – только меньше! Умершие души находятся в хранилище душ, оттуда они приходят в наших младенцев.
– А когда появились друзы?
– Когда-то муахиддун жили в Египте. Проповедников новой религии было много, но история не сохранила их имена. Остался только Аль-Хаким. Он принял от Всевышнего послание о необходимости создания новой религии и был последним воплощением Бога. 30 мая 1017 года он сообщил об этом людям. Тех, кто был способен понять и записать его откровение, было всего двое – Наштаки аль-Дарази, по имени которого нас и именуют сейчас друзами, и Хамза ибн Али. Но Наштаки аль-Дарази совершил предательство, пал духом и начал выдавать сторонников новой религии. Известно еще, что Хамза и его ученики в том же 1017 году отправились в разные концы арабского халифата. Они ходили двадцать шесть лет, дошли до Урала, Сибири, Индии и всюду, где жил хотя бы один суфий, проповедовали новую веру. А потом закрылись врата проповеди, те, кто стал друзом, – стали ими. Остальные остались за вратами. Нашим главным пророком считается Итро.
– Кто он такой?
– Тесть Моисея. Он тоже был муахиддун. Как и евреям, муахиддун пришлось бежать из Египта.
– А друзы, то есть муахиддун, живут только здесь, на Голанских высотах?
– Нет, девочка! – усмехнулся Али. – В том-то и проблема. Много муахиддун живут в Сирии, некоторые – в Ливане и других странах. Даже в России есть наши люди, но они называют себя по-другому. По нашему закону у нас никогда не будет своего государства. Мы обязаны уважать обычаи страны, в которой живем, и не кичиться нашими особенностями.
– А в чем тогда различия между вами и мусульманами?
