купить такую шкатулку. Это тот случай, когда золото не идет в расчет. Он опять завернул свою шкатулку в одеяло, и тут уж шотландцы не скупились на ругательства.
После нескольких приключений крестьянин из Лида прибыл в Копенгаген со своей шкатулкой. На пристани его встретил человек с письмом от короля. В этом письме сообщалось, что Стейнар должен остановиться в Морской гостинице на улице Вестергаде, 5, в Кристиансхавне, там его отыщет исландский студент, который покажет ему город. В письмо были вложены деньги на еду в трактире — без денег здесь ничего не получишь.
«К сожалению, времени нет рассказывать о Копенгагене — это такой город, о котором можно сочинять целые книги, — писал Стейнар. — Один только мост чего стоит! Он раздвигается сам по себе, я только не понял, каким образом, и тогда проходят большие корабли. Этот мост — настоящее чудо. Есть здесь очень интересная мастерская скульптур Торвальдсена, там стоят нежные феи и стройные юноши; а сколько сильных лошадей с воинственными всадниками! Я еще должен рассказать о газе, это самое главное чудо здесь; он дает людям свет и тепло. Представьте себе большой-большой котел с раскаленными углями; от него под землей идут трубы по всему городу, а потом через стены в домах эти трубы проходят прямо в комнаты; и, если человеку понадобился свет или огонь, стоит только отвернуть медный краник, поднести зажженную спичку — и готово. Не удивительно, что многим это кажется неправдоподобным, но все это правда и вызывает изумление. Я еще не рассказал о Тиволи. Это датчане устроили себе нечто наподобие царствия небесного и райских кущ, хотя мне там не понравилось, — писал крестьянин. — Вряд ли в детстве мне позволили бы так шуметь и кричать на глазах у всех, как делают они; не хотел бы я видеть своих детей за такими играми. Несколько человек, уподобясь кошкам, прыгали через отвесные стенки и выделывали разные штуки на перекладине и веревке. Слава богу, все сошло благополучно. А в доме для представлений на сцену вышло несколько несчастных в каких-то жалких одежках, они кувыркались, били друг друга по лицу и вообще вели себя самым неподобающим образом. И все это называется веселить публику! Одеты они были очень легко, в особенности отличались этим женщины. Я спросил соседа, что это за люди, и узнал, что мужчина — Арлекин, а женщина — Коломбина, был тут и парень по имени Паяц; он все время заискивал перед женой. Мне эта компания не пришлась по душе. Хотя, может быть, кому-нибудь это и было смешно — наверное, тем, кто не брезгует никакими удовольствиями.
Охотничий дворец короля, — продолжал Стейнар, — окружен лесом. Там среди деревьев резвятся олени, вытягивают длинные шеи и жуют листочки. Своими красивыми мордочками они напоминают ягнят; маленькие челюсти быстро-быстро двигаются, когда они жуют. Прыгают они легко и мягко, почти не слышно, как ударяют копытами о землю. Подумать только, знатные люди выезжают в лес и ради забавы убивают этих замечательных животных. А в старые времена, — писал Стейнар, — на такое убийство смотрели, как на священное дело, и каждый, кто занимался этим, считался в особом сговоре с богом. С тех пор выезжать в лес и убивать животных стало любимой благородной забавой для короля и его двора. Я не мог удержаться и пересчитал животных перед тем, как войти во дворец».
Затем наш крестьянин рассказал в письме, как он вместе с провожатым прошел через дворцовые ворота. «Здесь на лошадях восседали драгуны в полном облачении. На них было прямо страшно смотреть. Но, сказал мой провожатый, если с ними не здороваться и не заговаривать, они оставляют людей в покое. Перед дворцом, на лужайке, знатные кавалеры и красивые дамы играли с мячом и клюшкой. Лейтенанты в позолоченных мундирах, разгуливавшие по двору без дела, спросили, кто мы такие».
Тогда Стейнар ответил, что он тот самый человек, который прибыл из Исландии по приглашению короля, чтобы повидаться с лошадью.
«— И адская машина при тебе? — спросили они.
— Ну что вы, — ответил я. — Это всего-навсего шкатулка и стихотворение в придачу.
Тогда они впустили нас».
Король сидел в большой комнате. Он встал и пошел навстречу гостям, любезно приветствовал их, хотя с виду был немного рассеян и словно чем-то озабочен. Он спросил, как поживает крестьянин и его семья, затем поблагодарил за лошадку Пусси и сказал, что это презабавный пони Пусси — любимица внучат короля; они забавляются ею, когда приезжают сюда на отдых: ее впрягают в маленькую тележку, и она бегает по королевскому парку; Пусси с легкостью возит троих, а иногда и четверых детей. Крестьянин спросил короля, нет ли при дворе наездника, которому доставляло бы удовольствие поскакать на хорошей лошади по Зеландской равнине. Знатный хозяин ответил, что иногда мальчики садятся верхом на Пусси, но безопасней все-таки при этом вести ее в поводу: она может понести. В Дании, сказал король, и говорил он об этой стране так, словно она была каким-то неизвестным ему местом за границей, взрослым не положено ездить на пони; это считается истязанием животных, и не так давно одного человека оштрафовали за то, что он поехал на исландской лошади по Стрёгет. Но мы, заметил король, посмеялись над этим — мы-то сами ездили на этих маленьких созданиях по Исландии.
Когда король и его гость поговорили немного о лошади, Стейнар сказал, что привез с собой подарок для короля — шкатулку, изготовленную собственными руками, для хранения золота, драгоценных камней и всяких секретов. При этом он вытащил шкатулку, поставил ее перед королем и открыл сложный запор. Король поблагодарил за подарок и похвалил Стейнара за изобретательность. Но у него, бедняги, ничего не получилось, когда он сам попытался открыть шкатулку, писал крестьянин.
— Это я должен показать Вальдемару, — сказал король.
Он позвал своего сына Вальдемара, велел ему поздороваться с исландским крестьянином. Принц любезно приветствовал его, заговорил о Пусси и сказал, что она теперь упитанная, холеная, но немного упряма, как, впрочем, и все исландцы, если не найти к ним подхода. Принц Вальдемар захотел открыть шкатулку, но у него тоже ничего не получилось. И спустя некоторое время он сказал, что тут и сатана сломал бы голову и что, пожалуй, следовало бы показать эту машинку русскому царю. Он вышел на террасу и позвал королевских гостей, забавлявшихся на лужайке, объявив им, что из Исландии прибыл человек с такой головоломкой, для решения которой требуется не меньше способностей, чем для игры в крикет. При упоминании об Исландии все оживились. Вскоре в большую комнату набилось много народа, и можете поверить, что это были не вшивые старики, нищие старухи и прочая голытьба, живущая за счет прихода. Если бы не сам Кристиан Вильхельмссон, человек, на которого можно положиться, представлял ему гостей, он мог бы подумать, что старика из Лида здорово разыграли. Как раз в эти дни к королю Кристиану съехались его дети, зятья и невестки — навестить его и развлечься. Эти дети сами уже стали королями и королевами в разных странах мира, а кто еще не стал, то непременно станет.
«Прежде всего расскажу, — писал Стейнар, — о том, кто царствует над греками, потому что он первый подошел ко мне и протянул руку — такой величественный и любезный человек, лысый и с длинной бородой. Потом пришел принц Уэльский, женатый на Александре, дочери короля, ему предстоит управлять Британской империей и Индией в придачу; он и теперь частенько управляет государством, когда его мать, королева Виктория, развлекается по другим странам. Как и следовало ожидать, он не спешил приветствовать меня. В этой компании он первый взглянул на шкатулку, но вид у него был величественный, неприступный. Принц Эдуард — достойный молодой человек, с тщательно приглаженными блестящими волосами и круглым лицом. Я прекрасно понимаю, где уж такому человеку, которого ждет управление целым Британским королевством, выглядеть радостным. А затем подошел бойкий человек, лысый, с живыми глазами, почти с такой же бородой, как у Бьёрна из Лейрура; одет он был так, словно никогда не имел никакого отношения к военному делу, хотя кто-кто, а он-то должен был больше других блистать позолотой и не снимать ни днем, ни ночью ни сапог, ни сабли — ведь это был не кто иной, как русский царь Александр III. Он единственный в этой компании, кто сказал несколько слов крестьянину из Стейнлида, и мой провожатый, когда мы вышли из дворца, перевел его слова. Царь говорил, что ему довелось на своем веку повидать многих дикарей — и в России, и в других странах, в том числе даже тибетцев, а вот исландцев он никогда не видел. Царь считал, что никто из дикарей не похож друг на друга, за исключением исландцев и тибетцев, и это зависит, он думает, от того, что те и другие живут отгороженно ото всех других людей на земле: тибетцы отделены от остального мира сушей, а исландцы — водой. Впрочем, исландцев русский царь нашел более редкостными дикарями; он даже поставил какой-то крестик в своей записной книжке. Когда царь увидел, что будущий король Англии стоит, склонившись над шкатулкой, он сказал крестьянину, что недурно было бы построить крепость вокруг его Московского царства, сквозь которую было бы также трудно проникнуть, как открыть эту шкатулку, и чтобы английский король никогда не мог туда пройти. Уж очень славным показался Стейнару этот русский царь! Потом подходило много знатных дам — королев и цариц; все хотели собственными
