земли, когда она бежала вниз по причудливой галерее. Позади нее несся Джей-Джей, абсолютно голый, давясь от смеха, — наконец до него дошло, что это любовная игра. Фрэнсис была уже в самом низу лестницы и, остановившись лишь на миг, чтобы бросить Джей-Джею еще один влекущий взгляд, она проскочила через маленькую арку в сад. А там начала кружиться в лунном свете, и ее тонкий халат взвился, открывая длинные ноги и обнаженные бедра.
Джордж, наблюдая из своего окна эту сцену, почувствовал, что близок к обмороку. Он был безумно влюблен в свою невестку, страстно желал жену своего брата, и этот ее экзотический вид был настолько возбуждающим, что Джордж понял, что должен отвернуться. Но не мог. С болью и трепетом он увидел, как Джей-Джей выбежал и бросился к ней. Джордж заметил, как Фрэнсис взглянула на окна, и спрятался за занавеской. А потом он увидел, как она упала на землю, выгнувшись навстречу своему сгорающему от вожделения мужу, и тот с силой набросился на нее. Джордж подумал, что потеряет рассудок, когда увидел, как Фрэнсис принимает ласки мужа — абсолютно раскованно и улыбаясь от наслаждения. Он никогда не желал ничего так сильно, как желал сейчас Фрэнсис. Услыхав, как она неистово вскрикнула, достигнув вершины наслаждения, Джордж понял, что больше не вынесет. Повернувшись, он в отчаянии упал на свою кровать, зажав уши, чтобы не слышать долгий ликующий стон своего брата.
Но не прошло и трех недель, как этот любовный стон превратился в предсмертный хрип. Фрэнсис и Джей-Джей возвратились в Лондон, в их дом номер 38 по Джермин-стрит, где его загадочная болезнь усилилась.
Возвратившись из шляпного магазина на Бонд-стрит, Фрэнсис обнаружила своего мужа лежащим на полу в эпилептическом припадке. Но на этот раз припадок не прекращался, и после сильного приступа рвоты у Джей-Джея прелестная еврейка послала за доктором. Тот обследовал больного с мрачным видом, пробормотал что-то насчет «необузданной молодежи» и уложил пациента в постель.
На следующий день Джей-Джею стало хуже, у него почти не двигались мышцы лица и тела. Доктор приходил и уходил, и должен был прийти опять, но его, естественно, не было, когда наступил конец. Джей- Джей впал в забытье, и Фрэнсис внезапно услышала его хрипящее дыхание. В ужасе она выскочила из дома и неистово забарабанила в дверь соседям. Но во всех трех ближайших домах никого не было, и только в доме номер 30 на ее рыдания и крики откликнулся мужчина, высунувший голову из окна верхнего этажа.
— Помогите мне! Помогите! — пронзительно кричала Фрэнсис. — Мой муж умирает!
Мужчина побежал вместе с ней по улице, и когда они стремительно взлетели вверх по лестнице в спальню, то увидели, что Джей-Джей уже мертв. В свидетельстве о смерти было записано: «Водянка головы». Фрэнсис стала вдовой, едва достигнув девятнадцатилетнего возраста.
Была ли тому основной причиной любовная сцена в саду Строберри Хилл — никто не мог сказать, но Фрэнсис, с тяжелым ощущением вины, не могла смотреть Джорджу в глаза. Он так же не мог смотреть на нее: он чувствовал то же самое. Мало того, что Джордж, как любопытная сорока, наблюдал ту ночную сцену, — он был безумно влюблен в Фрэнсис. И сейчас душа его разрывалась от невыносимо противоречивых чувств: он был рад, что у Фрэнсис больше нет мужа, и в то же время отчаянно горевал по своему брату, с которым они были почти как близнецы.
Одетые во все черное, Джордж и Фрэнсис проводили гроб Джей-Джея. Во время похорон они не разговаривали друг с другом, и только иногда, выказывая горечь утраты рыдающей Энн — ее поддерживали с обеих сторон мистер Хикс и леди Аннетта — Джордж касался локтя ее невестки.
Когда поздно ночью Энн перестала плакать, ей дали бренди и уложили в кровать, она сказала:
— О, Элджернон, у меня появилось ужасное ощущение, что Джордж действительно интересуется Фрэнсис. Я имею, в виду любовный интерес.
Элджи посмотрел понимающе:
— Да, дорогая, я думаю, ты права.
— Но это отвратительно! Ведь она вдова его брата!
— Значит, из этого ничего не выйдет.
Графиня взглянула на него, не совсем понимая, и Элджи продолжил:
— Всякий вид любовной связи между ними совершенно противозаконен. Это запрещенная связь как в глазах церкви, так и государства.
Энн посмотрела на него мрачно.
— Надеюсь, Джордж будет осторожен, — сказала она. — Фрэнсис очень… Я не знаю, как точно сказать.
— Сильная, — проговорил медленно Элджи. — Эта маленькая девочка — одна из самых Сильных женщин на свете.
— О, Господи, — сказала графиня.
Но что же Саттон, оставшийся заброшенным так надолго? После отъезда миссис Тревельян в нем жило несколько арендаторов, и одной прохладной летней полночью последний из них исчез вместе с десятью повозками, нагруженными прекрасной дубовой мебелью и картинами. Обнаружив это, мистер Уэбб Уэстон так расстроился, что с ним приключился апоплексический удар, и он с тех пор лишился речи и оказался прикованным к постели.
Кэролайн пришлось приехать из Лондона, чтобы ухаживать за отцом, потому что миссис Уэбб Уэстон ничего не могла делать и только плакала. Это означало ее разлуку с Фрэнсисом, который только что сдал экзамены, в полной мере приступил к обязанностям военного хирурга и совершенно не имел возможности покинуть госпиталь.
29 сентября мистеру Уэбб Уэстону стало хуже, с ним случился повторный удар. И, по закону странных совпадений, в тот самый момент, когда он испустил ужасный хрип, Джордж, седьмой граф Уолдгрейв, и миссис Фрэнсис Уолдгрейв чокнулись бокалами шампанского и рассмеялись.
Они собирались сыграть свадьбу, перебравшись в Шотландию, где не применялись положения брачного закона 1835 года. Осеннее солнце согревало Эдинбург последним теплом, и жениха с невестой во всем мире не заботило ничего, кроме собственного счастья. Их вовсе не волновал тот факт, что Джорджа должны судить за нанесение тяжких увечий, — не так давно он со своими дружками жестоко избил одного полисмена. Жених и невеста достигли своих главных целей: Джордж — обладания прекрасной Фрэнсис, а Фрэнсис — вступления в аристократическое сословие. А бедняга Джей-Джей, — что ж, он уже целых полгода лежал в могиле!
Но в Доме Помоны атмосфера была далеко не веселой: состояние мистера Уэбб Уэстона резко ухудшилось, его жена плакала не переставая, а его дочь уже скоро должна была родить. Если бы не Кловерелла и ее прелестный малыш, ситуация стала бы вовсе невыносимой. Кловерелла без единой жалобы заботилась обо всех, а ее сын помогал, чем мог, и говорил с мистером Уэбб Уэстоном на своем забавном языке, который понимают лишь маленькие дети и старики.
К октябрю Кэролайн, уже бывшая на сносях, решилась написать Мэри, Матильде и Джону Джозефу, чтобы они приехали попрощаться с умирающим отцом. И когда торжествующие Джордж и Фрэнсис вступили в Строберри Хилл мужем и женой, Кэролайн поставила подпись на письмах, открывавших правду сестрам и брату: надежды больше не оставалось.
Но мистеру Уэбб Уэстону суждено было узнать последнюю радость перед смертью. Фрэнсис Хикс, сумевший ненадолго вырваться к смертному одру своего тестя, принял роды у собственной супруги. Кэролайн, весь день старавшаяся не обращать внимания на острую боль в пояснице, даже и не подозревала, что вот-вот родит, и лишь за чаем она внезапно застонала и произнесла:
— Фрэнсис, я точно не знаю, но мне кажется…
Договорить она уже не смогла, настолько сильны были схватки. Посылать в Гилдфорд за акушеркой и доктором было уже поздно; Фрэнсис едва успел крикнуть Кловерелле, чтобы та вымылась и немедленно пришла на помощь (он был твердо убежден в необходимости гигиены, расходясь при этом во взглядах с некоторыми своими коллегами). Кэролайн переложили на постель, Фрэнсис продезинфицировал руки до локтей и помог собственному сыну явиться на свет.
Когда ребенок издал первый крик и заплакал, Фрэнсис тоже не смог сдержать слез. Хотя он давно занимался медициной, все же чудо рождения потрясло его. Слезы текли у него по щекам, когда он целовал Кэролайн и хлопотал вокруг постели роженицы, следя, чтобы никакая инфекция не могла коснуться его жены и новорожденного.
