Пусть и у него слезает кожа. В следующий раз не будет баловаться с булавками.
Пыжик помазал, но плохо.
– Дай-ка я тебе помажу!
И я размазала по его руке всё, что было в маленьком пузырёчке.
– Полегче? – спросил Пыжик.
– Как будто, – кивнула я. – Только внутри… сильный жар.
– Ничего, ничего! Это пройдёт! – стал уверять меня Пыжик. – После йода всегда начинается жар. Это даже хорошо. Значит, йод подействовал.
Мы вышли из аптеки, а при выходе чуть не столкнулись с продавщицей мороженого.
– Вот что нам ещё нужно! – крикнул Пыжик. – Против жара внутри это же самые лучшие компрессы… Пару брикетов! – остановил он продавщицу. – Даже не пару, а четыре!
С холодными сливочными брикетами в руках мы вошли в метро и, пока ехали до Технологического, лечились так усердно, что сегодня у меня болит горло и трудно глотать даже чай.
– Кажется, теперь есть надежда остаться живыми! – сказала я, когда мы пересели в трамвай.
– Значит, – обрадовался Пыжик, – ты одна доедешь до дома?
Ну скажите, не бессовестный разве?
Человек, может быть, умирает, а он торопится бросить его посреди улицы. И, главное, сам же довёл до смерти и сам же спешит уйти от своей жертвы.
Я пошатнулась, оперлась всей тяжестью на его руку и простонала:
– Дойду! Как-нибудь, возможно, доберусь одна… Если, конечно, не умру на улице… Иди, Пыжик! Спасибо, что помог мне!
Пыжик покраснел, закашлялся и наконец сказал решительно:
– Ладно! Доведу до дома… Хотел зайти в одно место, но… не могу же я тебя бросить.
Ну, всё-таки есть ещё у него совесть.
– Как хочешь, – сказала я, и мы поехали вместе.
Пыжик проводил меня до самого дома, и я уже хотела отпустить его, но потом подумала, что как-то надо же его ещё немного повоспитывать, чтобы не учил он других втыкать булавки в руки. И, подумав, решила, что не плохо будет, если он потащит меня на десятый этаж.
Я сказала слабым голосом:
– Совсем ослабела. Очень прошу тебя… помоги, пожалуйста, дойти до квартиры.
– Пожалуйста! – сказал Пыжик.
Мы подошли к лифту, но я, конечно, не для того его попросила проводить себя, чтобы он катался на лифте.
– Мы поднимемся так… По лестнице! – сказала я. – Боюсь, что лифтом я не сумею… У меня ужасно кружится голова!
Пыжик вздохнул. Лицо его вытянулось. Он ведь знал, что я живу на десятом этаже. Но ничего! Всё-таки пришлось ему подниматься на десятый этаж с высунутым языком. А чтобы ещё крепче ему досталось, я всё время тянула его за рукав, как будто сама и шагу не могла ступить без помощи.
Когда же я отпустила его, он помчался вниз, прыгая через две – три ступеньки. Я слышала только, как трещат его подмётки по маршам лестницы, но мне показалось, что я вижу его сияющее от радости лицо и слышу, как он шепчет обрадованно:
– Фу, еле избавился! Вот наделал делов сегодня! Но всё хорошо, что хорошо кончается!
Я стояла и хохотала. И вдруг кто-то меня окликнул.
Я оглянулась по сторонам.
У двери стояла Валя Павликова и молча смотрела на меня. Я так растерялась, что не знала, что мне делать, что сказать и о чём вообще теперь говорить с Валей. Ведь если она ждала меня, – значит, всё слышала и всё видела. Значит, она могла теперь подумать, что я шла с Пыжиком под руку, и думает, наверное, что я дружу с мальчишкой. Но это же совсем другое. Я же только хотела проучить Пыжика.
– Где ты застряла? – спросила Валя. – Я тебя полчаса жду!
– А… что ты хочешь? – спросила я, не зная, что говорить.
– Не дуйся, а то лопнешь! – засмеялась Валя. – И ничего, пожалуйста, не выдумывай! Если тебе наболтали на меня что-нибудь, – так и скажи прямо, а не дуйся!
– А я и не дуюсь!
– Неправда! Я всё вижу! Что ж я, первоклашка?… Не зашла за мною! Приехала с Марго! Всё время была с Пыжиком! Неужели не понимаю? Всё понимаю, только не знаю, кто наговорил тебе на меня. Когда дружишь, – надо честно говорить про всё! И честно выяснять… ну… если что… ну… не получается… Неужели нельзя сказать честно?
Но как могла я сказать ей, что решила не дружить из-за Вовки? Особенно теперь, когда Валя видела меня с Пыжиком? И вдруг я почувствовала, как всё-таки нехорошо поступила я. Ведь Валя тоже могла случайно встретиться с Вовкой и также могла, как и я, просто разговаривать с ним, и не думая даже о дружбе.
Нет, уж если мне придётся когда-нибудь отказаться от дружбы, так прежде всего я постараюсь честно выложить всё, что не нравится мне, а уж потом только рвать дружеские отношения.
Я обняла Валечку и сказала:
– Я очень плохая. Не сердись. Но, может быть, хорошей никогда и не станешь, пока сама не поймёшь, какая ты плохая. Мир? Да? Не будем ни о чём расспрашивать друг друга. Договорились? Да?
Валя сказала:
– Я догадываюсь. Это всё из-за Марго. Но, право же, она не помешает нашей дружбе. Хочешь, стану помогать тебе воспитывать Марго?
– Хочу! Очень! – закричала я. – Но почему мы стоим в коридоре? Идём ко мне!
Мир! Надолго! Навсегда! Навечно!
5 мая
Последняя! Решающая! Самая страшная, самая ответственная четверть года! Сколько радостей и сколько неприятных неожиданностей приносит она во все классы. Ведь именно последняя четверть и решает судьбы отстающих: одних приклеивает к парте с позорным клеймом второгодника, других ведёт за руку со всеми товарищами в следующий класс.
Ой, только бы не остаться на второй год! Как подумаю об этом, у меня даже мороз по коже проходит и как-то очень ясно представляется широкая река, солнечный берег на другой стороне реки и там сидит весь наш класс. А я так и не могу переплыть к ним. Я хожу по берегу, привязанная длинной верёвкой к столбу с глупой надписью «второй год».
И вот когда мне не очень хочется посидеть лишний час с учебниками, я стараюсь представить перед собою и этот столб и эту верёвку, потом щёлкаю себя по носу и говорю:
– А ну, без фокусов! Садись и сейчас же зубри, дрянная девчонка. Я не позволю никому издеваться над собою!
И всё получается отлично.
Да, когда имеешь силу воли, – жизнь тогда и лёгкая и радостная. И чем крепче она, эта сила, тем приятнее жить и учиться. Сейчас я вынесла постановление укрепить свою силу воли ещё больше и для её укрепления писать в эти тетрадки каждый день не меньше тринадцати страниц (по числу моих лет).
Но сегодня о воспитании Марго надо столько писать, что еле-еле только уложусь в тринадцать страниц. И всё потому, что с Марго у меня пока ничего не получается. А не получается потому, что просто не могу понять, с какой стороны лучше всего подойти к ней. Дядя Вася говорит, что к любому человеку можно найти подход. Только надо найти ключик, который открывает сердце человека. Но вот с каким ключиком подойти к Марго? Уж с чего только не начинала я свою воспитательную работу, но она такая бесчувственная, что просто руки опускаются.
Вчера попробовала говорить с ней о будущем. Спросила, кем она хочет быть и что думает вообще о своём будущем.
И что же?
Оказывается, Марго вообще не думает ни о чём!
Не понимаю, как можно жить и не думать о том, для чего живёшь и что собираешься делать? У меня
