– Ты чего дерешься, сука!
– И вскочил.
– Но-но!
В глаза Валерию смотрел зрачок автомата.
– «Калаш», – сказал Валерий потерянно.
– Да вы че, товарищи? Ну, проехал человек без билета, а тут сразу менты…
– Мы не менты, – спокойно сказал стоящий в проеме.
– Ты как сюда попал?
Валерий надулся. – Откуда ехал?
Валерий принялся чесать затылок. – Из Минска, кажись… – задумчиво протянул он, – точно. Из Минска.
Один из боевиков поднял с полу раскуроченную банку.
– Во сволочь, – заметил боевик, – жрал тут от пуза.
– А че такое, – немедленно возмутился Валерий, – это че, ваше? Это гуманитарная помощь! А кому предназначена гуманитарная помощь? Мне, что ли, не предназначена? Если хотите, то в первую очередь она предназначена убогим, сирым и одиноким! Факт? Неужели, спрашивается, гражданин нашей обширной родины, принадлежащий к великому классу бичей, не сир и не одинок? Неужели…
– Заткнись, е… – тихо бросил боевик.
Валерий осекся.
– Пристрелить бы его, – сказал один из боевиков, – никто и не хватится.
– Умолкни, Саня. Что у тебя, язык без завязок? Пристрелить, пристрелить… Не видишь, тоже человек, две руки, две ноги, жить хочет, бабу трахать… Пусть хоть сначала нам с разгрузкой поможет. Обыщите его.
Валерия вывели из вагона и хорошенько обшарили, но единственной добычей боевиков стал залежалый хвостик селедки и не очень крупных размеров нож, который даже в международном аэропорту вряд ли удостоился бы статуса опасного режущего предмета.
– А ну встань, – обратился Артем к Сазану, презрительно повертев нож между двумя пальцами и напоследок все-таки сунув его в карман.
Валерий поднялся на ноги.
– А вы кто такие? – спросил он неуверенно. – Комитет по распределению гуманитарной помощи.
Через пять минут Валерий стоял пятым в цепочке, и старший боевик, по имени Артем, деловито покрикивал на дохлого бомжа, когда тот, кряхтя, пытался замешкаться с разгрузкой.
Прошло еще два часа: разгрузив вагоны, Валерий со своими новыми товарищами сел под навес. На колченогом столе стояла тарелка с грубо нарезанным батоном, и вся компания за милую душу уплетала колбасу, заедая ее огурцом и запивая водкой.
Времени у Валерия было достаточно, ему не составило труда, улучив момент, подсесть к ящику, в который он сунул оба ствола, и перегрузить их за пазуху.
Теперь Валерий исподлобья оглядывал место, куда он попал. Слева высилось двухэтажное кирпичное здание, отчаянно-красное, как сигнал светофора. Оно было выстроено под завод, видимо, еще до революции. Вправо от здания тянулось одноэтажное строеньице – под деревянным навесом этого крыла и располагались грузчики. Окна строеньица были сплошь забраны жестью. Одно из окон, однако, раскрыли – через него спускали сегодня ящики. Двор был довольно чист: не моталось по нему ни гнилых досок, ни обрывков соломы, и нигде не лежала кучка чьего-то сиротливого дерьма… Даже непременная в таких дворах центральная лужа, казалось, испугалась неласкового взора Шерхана и истощилась под землю, еле намекая на себя рифлеными отпечатками сапог в легкой грязце. Отчего двор чист, Валерий понял еще в начале разгрузки, когда Артем взял его за воротник и указал на дощатый гальюн у самых железнодорожных путей. Прибавил: «Вон туда ходи. Наложить во дворе – сожрешь все обратно. Понял?»
Артем повесил автомат на гвоздь и шлепнулся на ящик рядом с Валерием.
– Чего-то Борика нет, – сказал один из ребят.
– Да, – сказал другой, – шеф ругаться будет: за бабками Борик поехал.
– Не треп и языком, – сказал Артем, кивнув на Нестеренко.
– А чего, – возмутился боевик, – здесь все свои, он что, не рубит, куда пришел?
Артем с сомнением посмотрел на бомжа. Тот в этот миг вгрызался в прослоенную колбасой половинку двадцатипятикопеечного батона, и челюсти его сильно напоминали экскаватор, управляемый ударником производства. Почувствовав, что речь идет о нем, бомж замер и вынул голову из булки.
– А ты, парень, еще ничего, – сказал Артем.
– Красивый, – вдруг с удивлением протянул он.
– Ты как в бомжи-то попал?
Валерий неопределенно повел рукой по воздуху.
– В армии-то где служил?
– В строительных.
– А потом? Сидел? – Нет еще. – А где был?
