— И он не согласился?
— Сказал, что подумает.
— И?
— И в тот же вечер оба улетели в Москву. С концами. В городе вообще больше не появлялись.
— А директор?
— Директор умер в прошлом году. Цирроз печени.
— А замы?
Вася нехорошо усмехнулся.
— Пристрелили тут одного. Месяцев шесть назад. А остальные все больше поразъехались. У кого вилла в Эмиратах, у кого усадьба в Шотландии. Они же простые люди с простыми запросами: чтобы был счет в банке и чтобы детки в Оксфорде смогли учиться.
— А завод?
— А что завод? Вон, с Коноплей делим завод, там уже и делить-то нечего… Третий директор вчера из окошка вылетел… Тьфу, бардак один…
И Бармалейчик с досады аж плюнул.
Пожилой пленник, прикованный к батарее, вновь обиженно заскулил.
Обратно из Екатеринбурга летели большим толстопузым ИЛом-62. Стюардесса любезно пригласила всех занимать любые свободные места, немногочисленные пассажиры затерялись в обширном чреве аэробуса.
Валерий с Мухой уселись справа, предварительно убедившись, что окрестные пассажиры дремлют в двух-трех рядах от них. Самолет неслышно взлетел, под крылом на миг мелькнули снежные поля и муравьиная дорожка шоссе с редкими автомобилями, и тут же мир затянуло белым пенопластом облаков.
В кармашке Валерия, против всяких полетных правил, зачирикал телефон. Нестеренко выслушал собеседника, дакнул пару раз и выключил связь.
— Чердынский звонит, — сказал Валерий, — спрашивает, когда я в Тарск вернусь.
— Да, попали ребята с арбитражем…
Валерий свинтил крышечку с пластиковой бутылочки минеральной воды.
— Слышь, Валер, ты же не будешь собачиться с Колуном? Большие люди все решили…
— Один вопрос нерешенный, — усмехнулся Валерий.
— Какой?
— Кто заказал Игоря?
— Спиридон. Он же совсем больной на головку.
Валерий выразительно помолчал.
— То есть… ты думаешь, что Игоря убрал Колун? Чтобы подставить Спиридона?
Сазан, не отвечая, хлебал минералку.
— Да или нет?
— Смотри, какая интересная штука получается. В пять вечера я приехал на похороны Игоря. А через четыре часа в меня уже стреляют.
— Ну?
— В меня стреляли те же, кто стрелял в Игоря, или другие?
— Те же.
— Предположим, Спиридон или Колун решают, что меня надо убрать. Они могут найти за это время киллера?
— Конечно.
— Да. Но они не могут принять решение, понимаешь? Любой человек, бывший на похоронах, мог сообразить, что мои намерения крайне серьезны. Но Колуна не было на похоронах. И Спиридона тоже не было. Без личного присутствия любая информация о моих намерениях — это не больше чем утка. Неподтвержденный слух. Человек уровня Колуна не принимает решений на основании неподтвержденных слухов. Он не будет мочить заезжего московского авторитета непонятно какого калибра потому, что ему позвонила какая-то «шестерка» из толпы и заверещала, что на похороны приехали четыре джипа с московскими номерами. Логично?
— Логично.
— Стало быть, решение принимал тот, кто был на похоронах. И не просто стоял рядом и кушал тарталетку, а один из тех, кто беседовал со мной. Потому что я гнул понты и всячески задирал хвост. Ты согласен?
— Допустим.
— А с кем я беседовал? Губернатор, Борщак, начальник милиции. Руководство завода. И американец. Все.
Прямо из аэропорта Сазан позвонил на мобильный телефон Каголова — директора того самого агентства «Утес», к которому обращался завод «Заря» на предмет ущучивания Корзуна.
— Борис? Это Нестеренко. Как у тебя со временем сегодня вечером?
— А в чем дело? — голос в трубке был насторожен и тяжел. — У тебя к кому-то претензии?
— Никаких претензий, Борис Сергеич, — заверил Сазан, — просто с тобой перетереть надо.
— Приезжай к «Былине» в шесть.
Генеральный директор частного охранного предприятия «Утес» Борис Каголов приехал в «Былину» чуть раньше Валерия — подкатывая к стоянке, Нестеренко заметил у самого входа 720-й «БМВ» с гордым номером 001; бывший кагебешник Каголов имел в правоохранительных структурах самые хорошие связи и не без основания полагал, что ездить на опасные стрелки надо на таких машинах, в которых все должно быть прекрасно: и марка, и комплектация, и номер.
А сегодняшнюю стрелку он, на всякий случай, причислял к опасным.
Услужливый гардеробщик принял у Валерия плащ, и стайка официантов сопроводила его к небольшому столику, за которым сидел генеральный директор «Утеса» и покровитель этой самой «Былины».
Директор агентства смотрел на Сазана настороженно. Настоящих конфликтов между ними никогда не было: Бог миловал. Но Нестеренко и Каголов принадлежали к двум принципиально различным формам феодальной жизни, имевшимся в Москве. Нестеренко был чистый бандит, спортсмен, который в случае не правильного, по его мнению, обращения с подконтрольной фирмой имел обыкновение вынимать из кармана ствол. Каголов был кагебешник, который в аналогичном случае имел обыкновение сдавать противника дружественным ментам. Нестеренко держал Каголова за труса, Каголов Нестеренко — за уголовника, хотя оба они были готовы признать, что ни тот, ни другой беспределом не занимались: один не стрелял без вины, другой без вины не сажал.
— Мне сказали, ты хотел меня видеть? — улыбаясь, спросил Каголов.
Он всегда улыбался. Наверное, когда в семидесятых он допрашивал диссидентов, он улыбался, как чеширский кот.
— Да. У меня убили старого приятеля Игоря Нетушкина.
Брови Каголова взлетели вверх. В цепкой памяти кагебешника словно включился автомат, перелистывающий картотеку с именами, кличками и фирмами населявших Москву друзей Нестеренко — и среди этих имен не было имени Нетушкина.
— Он не деловой, — сказал Нестеренко. — Предпоследний раз мы виделись, когда ему было четырнадцать. Он был главным технологом Тарского химико-фармацевтического комбината.
В мозгу кагебешника словно щелкнуло реле.
— «Заря», — сказал Каголов.
— Да. У них было к тебе дело.
— Липовые договоры, оставшиеся от прошлого директора. Фирма «Витязь». Мелкие петербургские бандюки. И директор… — Корзун.
— Почему его убили?
Брови Каголова взлетели вверх.
