— Ты не работаешь на Россию. Ты работаешь на Гришку Молодарчука. Объясни мне, чем Гришка лучше меня, и я соглашусь, что ты должен получать деньги от него, а не от меня.
— Что ты ко мне пристал? — спросил Царьков. — Спиридона не могут найти вторую неделю. Он уехал из города.
— Ты прекрасно знаешь, что нет, и ты знаешь почему. Он сумасшедший. У него отняли все, и он хочет замочить тех, кто это сделал. Либо меня, либо Сазана, либо ребят с «Зари». Тебе еще не надоело питаться пельменями с начинкой из собаки?
Царьков внимательно поглядел на авторитета и ответил:
— Это лучше, чем есть человечину.
Когда Царьков вернулся в бревенчатый жарко натопленный дом, Маша сидела на полу у печки и наряжала куклу Барби. Распакованная коробка от куклы валялась тут же рядом.
— А дядя сказал, что меня лечили не правильные врачи, — сообщила Маша. — И еще он сказал, что отвезет меня далеко-далеко к правильным врачам и я больше не буду болеть.
Царьков, не отвечая, смотрел на куклу.
— Дядя добрый, — сказала Маша, — он любит детей.
Как ни странно, это было правдой. Из оперативных данных Яша Царьков очень хорошо знал, что Семка Колун действительно любит детей.
Губернатор не один был облит потоком предвыборной грязи, внезапно обрушившейся с экранов телевизоров: другим пострадавшим стал депутат областной Думы Семен Колунов.
Самое парадоксальное, что собственно рейтинг Колуна нисколько не пошатнулся. Грязи на него было вылито за это время порядочно, Молодарчук дважды публично грозился посадить депутата в тюрьму. Однако все избиратели области очень хорошо знали, что Колунов — бандит, и никакие публикации не могли к этому факту ни убавить, не прибавить. Как за бандита они за него и голосовали: для них он был Робин Гудом, человеком из самых низов, пробившимся в мир комсомольских детей и бывших партработников, живым символом противостояния прогнившей власти. И так получалось странно: Жечкова за то, что Колун при нем произрос, презирали, а самого Колуна любили.
Однако, кроме симпатий избирателей, были еще и менты, и вот менты-то получили негласное указание задерживать пацанов Колуна, буде те перейдут улицу на красный свет. Не все менты спешили выполнять приказ: слишком много их бывших сослуживцев работали на службу безопасности Колунова, но желавших выслужиться перед начальством было вполне достаточно, чтобы доставить Колуну ощутимую изжогу.
В иное время Колун приказал бы пацанам лечь на дно и не высовываться, но в том-то и было дело, что время было горячее: шла война за наследство Спиридона, торговые точки по всему левобережью обратились в осажденные бастионы, и весь город обошла изумительная по своей простоте история, приключившаяся с Мишкой Мазой, одним из бригадиров Колуна. Мишка зашел к хозяину мебельного магазина, ранее принадлежавшего Спиридону, и в довольно мирных выражениях объявил о смене сеньора.
— Ах ты от Колуна? — сказал нетрезвый с утра владелец, вытащил из ящика стола пистолет и выпустил в Мишку шесть пуль.
В менговке владелец магазина написал объяснительную насчет того, что Мишка его рэкетировал, что в общем-то было святой правдой, и был отпущен восвояси после личных поздравлений самого Молодарчука.
Двое ребят Колуна уже парились в СИЗО, Маза лежал на кладбище, а личный телохранитель Колуна, некогда служивший у Коржакова, был арестован и вовсе по идиотскому поводу: милиция обвинила его ни больше ни меньше как в изнасиловании пятидесятилетней бомжихи Петровой, имевшем место в одиннадцать часов вечера на пустыре близ Сормовской улицы.
Оперативная группа во главе с Яковом Царьковым накрыла магазин, принадлежащий АОЗТ «Искра», в семь часов вечера. Царьков сомневался, что «Искра» имеет какое-то отношение к Спиридону, кроме очень опосредованного (хозяин «Искры», толстый пятидесятилетний уроженец Грузии, ходил под «крышей» отморозка), но заместитель Молодарчука Станислав Ковальский потребовал навестить «Искру», ссылаясь на оперативные данные, и Царькову ничего не оставалось, как выполнить распоряжение.
Для пущей солидности оперативникам придали СОБР, и СОБР устроил из магазина яичницу. Спиридона не нашли. Против ожиданий, не отыскали даже оружия, хотя Ковальский заявил, что, согласно оперативным данным, хозяин «Искры» хранит часть арсенала Спиридона.
Яша сидел в подсобке на ящиках с фруктами и устало курил. В соседней комнате ребята из отряда быстрого реагирования разбирались с продавцами. Звуки разбирательства были через тонкую стенку слышны очень хорошо.
Из коридора в подсобку вошел Санька Синицкий и сообщил:
— Там сгущенку нашли. Просроченную.
— Мы не сгущенку ищем. А Спиридона, — отозвался Царьков.
Ему было как-то необыкновенно тошно.
— Ты посиди здесь, я с хачиком поговорю, — сказал Санька.
Царьков ничего не ответил. Санька ушел, а Царьков все так же сидел на ящиках и курил сигарету за сигаретой. Потом он встал и вышел в коридор.
Дверь из коридора в директорский кабинет была приоткрыта, и в щели были видны беседующие. Хачик сидел на стуле, а сверху над ним нависал Санька. Выглядел хачик плохо. Из носа у него беспрестанно тек томатный сок, и хачик все время промакивал его рукавом и всхлипывал.
— Трэтый раз, — говорил хачик, — трэтый раз за три дня ко мне приходят и спрашивают. Пэрвый раз прыходят и спрашивают поддельный водка и они увозят поддельный водка, хотя это не поддельный водка. Вчэра прыходят и спрашивают анаша, а у меня нет анаша, и они вместо анаша берут себе ветчину. Трэтый раз приходят и просят Спиридон.
Санька наклонился к хачику и что-то проговорил, из коридора не было слышно его слов.
— Слюшай, какой Спиридон? — зашелся криком хозяин «Искры». — У меня три ларька, я Спиридона ни разу не видел, мне его бригадир год назад нос разбил, разве Спиридон придет сюда прятаться? Какой русскый будэт прятать ствол у мингрел, если мингрел каждый день СОБР навещает?
Саня снова что-то сказал, вынул из-за пазухи бумажку и отдал ее незадачливому кавказцу. Хачик читал несколько минут, шевеля губами.
— И ныкакой проверка не будэт приходить? — с надеждой спросил хачик.
— Мы что, больные, что ли? — отозвался Санька.
— Так пачему нельзя было сразу сказать? — спросил хачик. — Зачэм анаша искать, а? Зачем тры раза прыходить?
Яша Царьков вошел в кабинет.
— Побеседовал? — громко спросил он Саньку. Тот как-то досадливо поморщился.
— Дай-ка документ, — попросил Царьков коммерсанта. Тот поспешно повиновался.
Бумажка, которую Царьков держал в руках, была украшена логотипом главы администрации Винницкого района. Первая часть бумажки была повествовательной. Неизвестный автор на живом канцелярском наречии трогательно описывал будни милиции, обреченной на бедность, сирость, и техническое отставание, выражающееся в невозможности догнать шестисотый «мерс» авторитета на проржавевшей патрульной «шестерке».
Вторая часть бумажки предлагала всем коммерсантам Винницкого района, в целях защиты своих предприятий от рэкета и добровольного укрепления законности, жертвовать некоторую толику доходов в областной внебюджетный фонд «Правопорядок», деньги из которого пойдут на материально-техническое обеспечение сотрудников МВД.
В заключение на бумажке указывался номер счета в небольшом местном банке, председатель правления которого был тестем Молодарчука, куда и предлагалось перечислять деньги.
— Очень правыльный документ, — сказал коммерсант, — какая мне разница, кто меня будэт оберегать? Менты или бандиты? Только что, нельзя было культурно прийти и сказать? Я что, такой глюпый, что ли?
