— Перед самым моим отъездом случилось одно неприятное дело. Был, одним словом, громкий разговор… Так что писем я не получу… Да это и лучше, пожалуй… — поспешно закончил Николай.
— Не ожидал, не ожидал от тебя этого! — с искренним огорчением сказал Колесниченко. — Но ведь ты ее любишь?
— Мало ли кто из нас кого любит? Зина, помните, доказывала, что для любви нет границ и расстояний… Есть, оказывается, и предел и расстояния.
Дмитрий Петрович глубоко вздохнул и, вытащив портсигар, закурил.
— Знаешь, Коля, не понимаю я этого всего. Дураком вроде тебя нельзя назвать, но…
— Умным тоже не приходится? — подсказал Николай.
— Пожалуй, так… Откуда у тебя такая дурь в голове? Разве можно поступать так? Девушка любила тебя, а ты… Чертовщина какая-то. Да и на войне не все погибают. Конечно, бывают жертвы, но разве в мирной обстановке люди не умирают? А жизнь никогда не боялась смерти! Откуда у тебя эти паршивые интеллигентские манеры?
— Интеллигентского во мне, Дмитрий Петрович, ничего нет. А только близок локоть, да не укусишь.
— Опять неверно, — поморщился Колесниченко, словно от зубной боли. — Хочешь сказать, что исправить невозможно? Неправда! Можно! Да и нельзя иначе. Любовь — это такая штука, что в жизни по- настоящему бывает только один раз. Все, что потом, — уже не любовь, а только отрепья одни, ошметки. Не верь тому, кто проповедует вторую, третью и десятую любовь! Вот я старше тебя на десять лет, а каждый день вспоминаю свою жену. Конечно, в моем возрасте говорить о любви — глупость, а вот я таскаю с собой полотенце, которое взял из дома. Почему? Да потому, что на нем есть метка жены.
Колесниченко, зная характер Николая, не щадил его самолюбия и, увидев, что тот невольно притронулся к левому карману гимнастерки, ухмыльнулся про себя, но сделал вид, что ничего не заметил.
Солнце давно закатилось за горизонт, на землю спустились сумерки, а они все еще сидели, не замечая времени. Разговор их прервал старшина батареи. Он передал Николаю, что капитан Гусев приказал ему явиться к себе через пятнадцать минут в полном боевом.
— Иди, — тепло сказал Колесниченко. — А Нине надо написать. Чем скорее, тем лучше.
— Напишу, когда перейдем в наступление. Не могу пока, Дмитрий Петрович.
— Я верю тебе. Ну, до свидания. Побереги себя.
— И вы поберегитесь, Дмитрий Петрович. Распростившись с Колесниченко, Николай сбегал за оружием и пошел к командиру батареи. Гусев ужинал, сидя на снарядном ящике.
— Вы пойдете со мной на наблюдательный пункт. Захватите с собой буссоль. Да гранаты не забудьте взять.
— Есть!
С наступлением темноты капитан Гусев, Николай, Андрей и два телефониста пошли в окопы пехоты.
Ночь была темная, безлунная. На черном небе мерцали крупные звезды. Над передним краем изредка вспыхивали ракеты, раздавался сухой треск винтовочных выстрелов.
Шли молча. В темноте Николай видел спину командира батареи, который уверенно шел вперед, словно эти места ему знакомы с детства.
В седловине между двумя высотками их встретил незнакомый Николаю лейтенант, рота которого занимала оборону в этом районе. Обменявшись двумя-тремя фразами, командиры направились параллельно переднему краю, а потом круто повернули на восток. Скоро лейтенант распростился и пошел обратно. Николай понял, что наблюдательный пункт выносится за передний край обороны — в нейтральную зону.
Не доходя несколько десятков шагов до гребня сопки, капитан шепотом приказал двигаться по- пластунски. Густая жесткая трава была влажна от росы, и вскоре Николай промок до нитки.
Перевалив за вершину, капитан остановился и спросил:
— Все тут?
Николай оглянулся. Даже на фоне совершенно темного неба отчетливо вырисовывались очертания гребня сопки. Казалось, что отсюда видна даже полоса помятой травы там, где они проползли.
«Так вот почему он приказал ползти», — подумал Николай и с уважением посмотрел на капитана, который пополз еще дальше.
На склоне, косогора капитан дождался Николая и спросил:
— Где развернем наблюдательный пункт?
— Хорошо бы на этой высотке, — ответил Николай, чувствуя, что его экзаменуют.
— Не годится. Сразу засекут.
— Тогда на южном склоне. Правда, подступы с тыла будут затруднены, но…
— Правильно.
Продвинувшись вперед, начали окапываться. Первый слой земли сняли без особого труда, но затем стали попадаться камни, и чем глубже — тем их было больше. Копали лежа. Чтобы не обнаружить себя, старались не стучать.
Неожиданно со стороны японцев затрещали винтовочные выстрелы. В ответ заработали пулеметы и винтовки советских пехотинцев. Перестрелка, вспыхнув в в одном месте и постепенно нарастая, передвинулась вправо по фронту. До артиллеристов то и дело долетали визгливые пули и, срикошетив, проносились дальше. Капитан, работавший наравне со всеми, остановился и прислушался.
Край неба начал алеть, а они едва углубились на один метр. Оставлять людей здесь было опасно, и капитан отправил Андрея с телефонистами на огневую позицию.
— А мы с вами останемся тут, — сказал он Николаю. — Поставьте телефон и — маскироваться!
Маскировались тщательно, подбирая травинку к травинке. С наступлением рассвета еще раз проверили свою работу.
Над дальней сопкой блеснул край солнечного диска и, быстро поднимаясь, оторвался от горизонта.
Командир батареи смотрел в бинокль на позиции японцев и говорил, будто сам с собой:
— Здорово закопались. Нелегко их оттуда выкурить. Но ничего!.. Правее у них ложные позиции. Видите? Это уж как дважды два… Ловко же они меня обманывали!
Николай не видел в стереотрубу ни ложных ни настоящих позиций. Впереди была пустынная сопка без всяких признаков жизни. Чтобы не молчать, он спросил:
— Что там за красноватой возвышенностью?
— Где? Вижу… Что-то похоже на зенитную батарею, но слишком близко. Не будем торопиться с выводами. Вы, Снопов, пока ложитесь и поспите, а я буду наблюдать. Потом смените меня.
— Не лучше ли, товарищ капитан, вам уснуть? Пока все тихо, а там неизвестно как будет…
— Пожалуй, дельно… Меня разбудите через два часа, если ничего не случится.
Капитан завернулся в шинель и лег на дно окопа. Николай прильнул к стереотрубе.
Сопка по-прежнему была пустынна. Было так тихо и спокойно, что можно было подумать, будто это обыкновенное утро в мирной холмистой степи. Не хватало только пасущихся овец и коров.
Метр за метром изучал Николай передний край противника. Ему хотелось научиться так же ясно видеть все, как капитан. Но ничего примечательного он пока не обнаружил, а глаза уже начали уставать. Только в одном месте трава блестела как будто несколько тускловато. Это насторожило. Он присмотрелся внимательнее. Трава подозрительного цвета тянулась со стороны японцев. Было ясно, что кто-то под утро сбил росу. Кто это мог сделать? Люди? Машины? Зачем? Куда они могли направиться?
Николай нерешительно посмотрел на капитана. Гусев спал. Борода его, незаметная вчера, за ночь пробилась, и лицо стало еще чернее.
Николай еще раз посмотрел туда, где терялся след. Внизу, между позициями, росла высокая трава, похожая на камыш. Может быть, там искать?
В это время трава зашевелилась, но не там, где он искал, а ближе — метрах в двухстах от наблюдательного пункта.
— Товарищ капитан! Товарищ капитан! Японцы перед нами!
