Свое одиночество среди множества людей Колесниченко объяснял неумением поддерживать знакомства. А ведь есть люди, которые просто и легко сближаются с другими. Тот же Николай Снопов. Казалось бы, ни к кому он не напрашивается на дружбу, а через день-другой после приезда все уже знали его и он был знаком со всеми.
Друг Снопова Федор Токмарев иного склада. Этот сначала подумает, не уронит ли свое достоинство, заговорив с неравным себе по положению. Дмитрию Петровичу казалось, что Токмарев из тех, кто не любит утруждать себя лишним беспокойством, кто ищет тихой и спокойной жизни, а потом в сорок пять лет начнет полнеть, а в пятьдесят — страдать одышкой.
Дома Колесниченко вставал рано, и здесь не мог избавиться от этой привычки. Вот и сегодня он в шесть часов вышел уже на крыльцо покурить. На нижней ступеньке сидели три дожитых человека и разговаривали о новых порядках на каком-то заводе. Чтобы не мешать им, Колесниченко ушел на веранду и, усевшись в кресле, закурил.
Солнце только что появилось из-за леса. Трава заблестела тусклой росой. За барьером веранды виднелась часть леса и дымящаяся легкой испариной Кама. Как хорошо было бы, подумал Дмитрий Петрович, если бы клиника была расположена на таком месте. Это была бы прекрасная обстановка для выздоравливающих, не то, что в городе, где от пыли листья деревьев становятся серыми.
Со стороны Камы из-за старой липы показался с полотенцем через плечо Николай Снопов. Стройный, загорелый, с тугими мускулами, отчетливо проступающими под голубой майкой, он шел легкой походкой физкультурника.
— Выкупался? — спросил его один из сидевших на крыльце.
— Ага!
— Вода, знать, холодная?
— В самый раз! Когда лезешь, кажется холодная, а потом хоть бы что!
— Рано встаешь. В твои годы спать бы да спать.
— Проспишь, а потом и вспоминать нечего будет. Вон какое сегодня утро чудесное.
— Да, денек будет благодатный.
— Дмитрий Петрович! — крикнул Николай, увидев Колесниченко. — После завтрака поедемте с нами за Каму?
— За Каму? С удовольствием! — сказал Колесниченко и тут же пожалел: зачем было навязываться студентам.
— Так мы вас будем ждать в восемь тридцать в столовой.
— Хорошо, — уже без воодушевления ответил Колесниченко.
Часов в десять переплыли через Каму и, разыскав на опушке едва заметную тропинку, углубились в лес. В лесу остро пахло прелым деревом и болотной гнилью. В воздухе вились тучи комаров. Отчаянно отбиваясь от них ветками липы, пытались пройти дальше — к заброшенным торфоразработкам, где, по рассказам бывалых людей, очень красивые места.
— Съедят заживо! — не выдержал Федор. — Идем обратно! — предложила Клава.
— Бежим!
Не дожидаясь общего согласия, Зина и Клава побежали назад. За ними как ветром сдунуло Федора, Нину и Николая.
Оставшись один, Колесниченко огляделся по сторонам. Бежать за ними или догонять шагом? Он наломал новый веник из веток и пошел по просеке. Но, казалось, все комары, отстав от убежавших, накинулись на него и теперь решили добить окончательно. Они проникали за ворот, забирались под рубашку, запутывались в волосах, попадали в рот.
Дмитрий Петрович не выдержал и побежал. Молодежь ожидала его в лодке.
— Вот так погуляли! — весело крикнул он, сбегая с горки.
— Такое не всегда увидишь.
— А что, если бы каждый комар был величиной с воробья? — начал фантазировать Федор.
— Они бы сделали из тебя скелет, — съязвила Зина.
— Чтобы показывать студентам медицинского института, — отпарировал Федор, слегка поклонился и перепрыгнул через сиденье на нос лодки. — Как экспонат…
«Нашла коса на камень», — подумал Колесниченко. Ему почему-то сразу показалось, что Зина терпеть не может Федора.
— Дмитрий Петрович, закурите, — сказала Нина. — Комаров меньше будет.
— Это можно, — согласился он и, когда отъехали от берега, сказал: — А жаль, что сорвалась прогулка.
— Она еще продолжается. Оставим лодку и по берегу пойдем к озерам, — предложил Николай.
— Опять комаров кормить? — усмехнулся Колесниченко. — Нет уж… Покорно благодарю.
— А там их нет, Дмитрий Петрович. Мы уже бывали, — успокоила его Нина.
Выбравшись по крутому склону на гору, вошли в сосновый бор. Могучие старые сосны тянулись вверх. Сквозь их густые вершины едва пробивались лучи полуденного солнца. Под соснами было сухо и прохладно, пахло смолой и травами.
Вскоре начался мелкий и редкий березняк. Молодежь разбрелась по расчищенным для покоса полянкам.
Петляя между низкорослыми деревьями, Дмитрий Петрович медленно шел вперед, наслаждаясь бесконечно возникавшими перед ним все новыми и новыми картинами. В тени развесистой березки он присел отдохнуть. Где-то недалеко раздавались голоса Зины и Клавы.
Зашуршала трава, послышался хруст хвороста.
— Куда тебе столько цветов? — услышал Колесниченко голос Николая.
— Венок сплету, — ответила Нина.
— В таком случае, может быть, и мои пригодятся?
— Ой, какие незабудки! У тебя, Коля, есть вкус.
— Незабудки? Разве это незабудки? А я думал — анютины глазки… — лукаво сказал Николай.
— Ах ты, Коля, Колечка! Разве анютины глазки такие? — Нина засмеялась так задушевно и заразительно, что Дмитрий Петрович невольно улыбнулся.
Сквозь густые ветви мелькнула белая кофточка, и Нина вышла на полянку. Вслед за ней появился Николай. Они остановились в нескольких шагах от березки.
— Знаешь, когда я собирал, я не думал о названиях. Я просто хотел набрать под цвет твоих глаз… У тебя они действительно как незабудки. Кто хоть раз увидит их, тому едва ли суждено позабыть. Нет, не забыть, — закончил он немного грустно.
Нина смущенно опустила голову. Потом она быстро пошла вперед. Николай, радостный и немного растерянный, остался на месте. Он повертел перед собой незабудку, понюхал ее, засмеялся и, зажав в руке, побежал за Ниной.
Колесниченко закурил и опустился на траву. Он долго лежал, улыбаясь голубому небу.
Ночью не было росы. Солнце взошло в оранжево-красном небе и медленно, словно растаяв, скрылось в молочном тумане бесформенных туч. Часов в десять подул сухой, обжигающий ветер. К обеду закружились, заплясали на дорогах длинными воронками вихри, сметая мелкий мусор, понеслись над полями… Облака рыжеватой пыли заклубились над выжженными зноем пашнями. Заволновался старый бор: зашумели ветвями ели, заскрипели перестойные сосны. Кама оделась пеленой скачущих волн.
Внезапно ветер утих. В одно мгновение расслабленно повисли, как бы в недоумении, листья деревьев. Только сосновый бор, словно не веря наступившей тишине, продолжал скрипеть и стонать. Сверкнула молния, прорезав темные тучи, и стрелой ринулась вниз. Раскатисто прокатился гром и, как по команде, посыпались на пересохшую землю крупные капли дождя. Еще вспышка молнии — капли заторопились, зачастили, поднимая мелкие брызги, и хлынул, как из ведра, проливной весенний дождь — молодой, шумный, веселый.
Гроза загнала отдыхающих домой. Обычно пустовавшие красный уголок, библиотека и биллиардная заполнились шумной публикой.
Нина искала Николая по всему дому отдыха. Перед грозой они всей компанией были в том самом
