— Признайся: не так уж весело на душе?
— Не отрицаю. Хотелось бы, чтобы и меня кто-то провожал.
— И всплакнул бы на прощание?
— Если это от души… Разрешите идти, товарищ капитан? — вдруг резко спросил он.
— Идите, — ответил Гусев, досадуя на себя за то, что не сумел поговорить с человеком как следует, да еще вдобавок обидел его.
Снопов козырнул и, круто повернувшись, пошел разыскивать свой вагон. Дойдя до середины эшелона, он остановился и еще раз посмотрел на дальние огни города.
Капитан наблюдал за Николаем. Разыскав вагон батарейцев, Снопов потянул на себя скобу от задвижной двери теплушки. Не осилив тяжелое полотно, он уперся ногами в обшивку. Из теплушки показался свет.
— Разрешите доложить, товарищи? — крикнул Николай. — Красноармеец Снопов прибыл из краткосрочного отпуска. Здоров и не женат. — Слова его прозвучали весело и задорно.
— Ого-го! — раздался изнутри вагона обрадованный голос.
— Прибыл!
— Залезай скорее!
«Они успокоят лучше меня», — решил капитан.
Батарейцы готовились к ужину. Андрей подбросил угля в маленькую круглую печь и присел рядом с Николаем.
— Ну, что выездил?
— Все в порядке. Видел отца и брата.
— Еще?
— В городе? Там тоже все в порядке. Влюбляются и женятся. И Нина выходит замуж… В конце концов, какого черта меня ждать? Так что, дорогой ефрейтор, не строй насчет этого никаких иллюзий. Ждать нас не будут.
— Балда! — закричал Андрей и отодвинулся от Николая, как от заразного.
— Ладно, Андрюша, не ругайся. Ты прав… Меня там считали убитым. Создали целую легенду. Никто в этом не виноват. Записная книжка ввела в заблуждение…
— И она поверила этому? И так быстро позабыла одного и выходит замуж за другого? Ну, знаешь, такую любовь я не представляю. Избави меня боже… Чем она сама объясняет?
— Я ее не видел. Не пришлось.
— Так какого же ты черта? Так бы и сказал, что не видел. И запомни, пока сам не увидишь, сам не поговоришь, не верь никому!
— А, не утешай меня! Что я — маленький, что ли?
— Маленький, не маленький, а дурной. Я думал, что у тебя голова на плечах, а у тебя одна шапка, — рассердился Андрей. — Да не могла она выйти замуж! Наболтали тебе!
— Брось, Андрюша! Не будем об этом говорить. «Будем!» — сказал себе Андрей, но возражать не стал: сегодня ничего путного от Николая не добьешься.
«Сыграй, Коля, что-нибудь,» попросил Казаков. — С тех пор, как ты уехал, у нас появилось столько музыкантов, что всю душу вымотали, скоро до расстройства желудка доведут. Макаренко, подай баян!
— Есть подать баян! — отозвался Макаренко. — Давай, Коля, старую, солдатскую.
И Николай начал:
Солдатская песня! Сколько их, лихих, как разгоряченный боевой конь, веселых, как бурный весенний поток, грустных, как шелест осенних увядающих листьев? Не наемник-ландскнехт, идущий в бой ради наживы, как безродный бродяга, а народ, которому на протяжении всей его многовековой истории пришлось кровью и жизнью лучших своих сынов отстаивать Родину от захватчиков, сложил эти песни о славных делах своих предшественников, песни, передававшиеся из поколения в поколение, как сокровище народной мысли, как его духовное богатство. Где, на какой стороне не пел их задушевно солдат-юноша в казенной грубоватой одежде?
Николай любил, как поют солдаты. Пусть голоса не как в театре, пусть обветрены губы, но кто еще поет их с таким чувством? Даже старшина Казаков, которого все побаивались в батарее, старательно выводит:
Опираясь рукой на чемодан, он смотрит куда-то вдаль. Может быть, видит он в эту минуту родную свою сторонку. Знают батарейцы: ждет его в Поволжье большеглазая Настенька, заканчивающая в этом году десятый класс. На верхних нарах Семен Макаренко и Закир Мухаметдинов, обнявшись, раскачиваются в такт песне. Красноармеец Журба, устремив взгляд на прыгающее в печурке пламя, заливается высоким тенорком. Алексеев, ставший вдруг строгим, еле шевелит губами, прислушиваясь к словам…
Эшелон медленно и плавно тронулся с места. Журба спрыгнул с нар и приоткрыл дверь.
— Эй, ребята! Смотрите! — крикнул он.
На перроне стояли красноармеец и девушка. Девушка что-то говорила ему, показывая на двигающиеся вагоны, а он порывисто обнял ее и поцеловал.
Из открытых дверей вагонов неслись крики:
— Эх, знай наших, не поминай других!
— Горько!
— Пропала головушка!
— Прилип солдат к дивчине!
— Сильнее, дружище!
— Отстанешь, дурень!
Девушка отшатнулась от солдата. Ее полуоткрытые губы страдальчески морщились, ловя воздух.
— У-ух! Полжизни отдал бы за такие проводы! — не выдержал Казаков.
— Да, посчастливилось служивому. Красноармеец побежал к ближнему вагону. Навстречу ему потянулись десятки рук, готовые помочь.
Внимание Андрея привлекло необычное движение. На перроне появились четыре женские фигуры. Увидев двигающиеся вагоны, одна из них вытянула руку и сразу беспомощно опустила ее.
— Коля! — послышался надрывный крик. — Коля!
— Снопов! Снопов! — отчетливо донеслось из мглы. Николай кинулся к двери и, растолкав товарищей, повис на поручнях.
Вагоны, набирая скорость, катились дальше и дальше…
Почти полсуток эшелон стоял на станции. Батарейцы ушли в баню. Николай и Андрей, бывшие дневальными и успевшие уже помыться, остались в вагоне. Андрей подметал пол. Но как он ни старался, сор почти не убывал. При каждом взмахе от веника отлетали сухие листья. Андрей чертыхнулся, выскочил из теплушки и с ожесточением заколотил веником по обшивке вагона. Через несколько минут он вернулся с голиком. Закончив приборку, вытер вспотевший лоб. Николай снял с печки ведро с кипятком и поставил
