чайник с заваркой. Увидев, что Николай подобрал баян, Андрей сердито спросил:
— Опять на баяне пилить? — А что? Мешаю?
— Играй, если тебе хочется.
— Все же, мешаю?
— Да нет же! — крикнул Андрей. — Только интересно получается: утром ты с баяном, вечером тоже. Поговорить ты можешь с товарищем? Скажи, что у тебя там с Ниной?
— С Ниной? Очень просто. Сегодня у нее свадьба…
— А что за истерические вопли были там на вокзале? Это она?
— Ты слышал, Андрюша? Ты видел? — спросил Николай вдруг тихо и грустно.
— Что я? Не в очках ведь хожу.
— Андрей, ты любил когда-нибудь?
Конечно, Андрей любил. Это было три года назад, когда он поступил в восьмой класс школы рабочей молодежи. Ему тогда пошел восемнадцатый год. Вместе с ним училась полноватая блондинка Галя Сивунова, дочь инженера. Она была страшной тупицей, и когда отвечала у доски, в классе стоял сплошной хохот. Но одевалась она со вкусом и сама была очень красива.
В том году все одноклассники Андрея влюблялись. И было это так заразительно, и так много было разговоров об этом, и так подзуживали все и Андрея, что пришла наконец и его пора. В канун одного из выходных дней Андрей, краснее вареного рака, подошел к Гале, сжимая в руке два билета в кино.
— Галя, можно вас сегодня пригласить в кино? — пролепетал он заранее подсказанную ему товарищами и заученную им фразу, заикаясь и бледнея…
С тех пор Андрей вечером после занятий провожал Галю до дому, а накануне выходного дня они ходили в кино.
Галя оказалась девушкой привередливой. То ей галстук его не нравился, то костюм выглажен не так. Весной следующего года она повадилась на танцевальную площадку и очень недовольна была его поношенным, костюмом. Пришлось Андрею попросить дома денег и заказать в мастерской новый. Галя настаивала на том, чтобы сшить широкие длинные брюки, такие, чтобы закрывали ботинки: так было модно.
— Вот теперь ты настоящий парень! — сказала Галя восхищенно, когда он в новом костюме встретил ее в назначенный час в скверике. — Прелесть, Андрюша!
В тот же вечер они поехали на танцы в городской сад. Танцуя, Андрей разгорячился, быстро закружил Галю и… сам наступил на свою штанину. Галя споткнулась и вскрикнула. Не успел Андрей переступить, как оба они, столкнув кого-то, вылетели с площадки. Поднялся переполох. Андрей помог подняться Гале, и они оба позорно бежали. С тех пор, сколько она ни назначала свиданий, Андрей не шел к ней. Так и рассохлась любовь…
— Тебе легко, Андрей, — сказал Николай, присаживаясь к печке. Отблески горящих углей заиграли на его лице. — А я вот не могу.
— Слушай, Колька… Удивительное дело, почему у таких родителей, как Василий Ефимович, дети такие нюни? — сказал Андрей, присаживаясь рядом.
Николай засмеялся и ткнул Андрея кулаком в бок. Тот ответил, и они, сцепившись, как школьники, повалились на нижние нары. Борьба продолжалась и там.
На перроне послышался топот.
— Батарея-а! — прозвучал рядом знакомый голос капитана.
Топот усилился.
— Стой!.. По вагонам!
Первым в теплушку поднялся Гусев. Николай и Андрей торопливо одергивали гимнастерки, приготовляясь к рапорту.
— Ух, как жарко натопили! — с восторгом крякнул командир батареи. — Не надо, — остановил он Андрея, начавшего рапорт. — Вижу—тепло. С вами поеду, ребята.
В вагон один за другим поднимались бойцы.
— Молодцы, дневальные, — похвалил старшина. — Теперь бы чайку не мешало, товарищ капитан? — обратился он к Гусеву.
— Чай готов. Вскипятили два ведра. С заваркой, — доложил Андрей.
— Приготовь кружки! — весело приказал Гусев. — Старшина, давай сюда все твои трофеи!
Глава одиннадцатая
Нину прямо с лекции вызвали к директору института, и на занятия она не вернулась.
Встревоженная Зина сразу после занятий уехала в общежитие, не дождавшись даже подруг.
В коридоре второго этажа она остановилась: из комнаты доносилось пение Нины. Это было удивительно. С тех пор как осенью из Монголии приехал Колесниченко, она ни разу не пела.
Песня была старая — Зина не знала ее, — в форме разговора девушки с пожилым человеком, очевидно, очень древняя, передававшаяся из поколения в поколение.
Зачем вечернею порою Одна выходишь на крыльцо? — Мне не спится, не лежится Да страшно видится во сне, Да не во сне ли, наяву ли, Как будто мил домой пришел. Шинель, военная фуражка…
Зина осторожно открыла дверь и поняла, что Нина уезжает. Постель ее была собрана, и сама она, одетая в гимнастерку и юбку военного покроя, в сапогах, связывала багажными ремнями ватное одеяло. На столе лежал берет со звездой, а через спинку стула перекинута шинель. Занятая своим делом, Нина не заметила Зины.
Она была грустна, и песня звучала, как душевное излияние человека, прощающегося со своим прошлым, с тем, что дорого человеку, может быть, с молодостью.
— Зина? А я и не заметила, когда ты зашла, — сказала она, прервав песню. — Постель сдам коменданту. Чемодан с пожитками оставлю у тебя. Поставим под койку. Он ведь тебе не помешает? Если не вернусь…
— Когда? — спросила Зина, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать.
— Часа три еще могу побыть дома, — ответила Нина. Она кончила затягивать ремни и выпрямилась — стройная, суровая.
— Может быть, там встретишь…
— Колю? — спросила Нина и покачала головой. — Не надеюсь… Да и страшно мне теперь посмотреть ему в лицо…
— Любит же он тебя…
— Не знаю… Теперь не знаю. Раньше я думала, любит, А потом… Нет, Зина, невозможно в это поверить…
Три часа прошли незаметно. На вокзал провожать Нину пошли всей комнатой.
Работать было решительно невозможно: кто-нибудь да заглядывал в лаборантскую. Федор выключил рубильник, закрыл дверь и перешел в препараторскую. Включив настольную лампу, он начал было составлять тезисы лекции, но и тут ничего не шло в голову.
Сегодня в педагогическом институте общегородской студенческий вечер. Федор знал, что сейчас по коридору потоком двигаются студенты, прогуливаясь от актового зала до деканата литфака. Он завидовал: сам когда-то, совсем недавно, беззаботно гулял по всем этажам.
Все перевернулось и перемешалось в жизни.
Всего две недели назад Федор был уверен, что все идет, как задумано: он женится, успешно продвигается в науке. И вот — Нина ушла… убежала, убежала неожиданно, не сказав ни слова, даже обидного.
В день, когда она уезжала с группой студентов-добровольцев, Федор тоже был на вокзале. Хотелось многое сказать ей, но не удалось даже подойти.
Во время митинга, глядя на раскрасневшееся от мороза, слегка нахмуренное лицо Нины, Федор
