— Опытный… Я пробовал уже.
В это время со стороны немцев прокатился грохот залпа, похожий на раскаты грома.
Началась артподготовка.
Капитан мгновенно преобразился. Теперь уже для него не существовали тревоги и заботы. Прильнув к окуляру стереотрубы, он искал, засекал и уничтожал цели. Вычисления получались мгновенные и точные. Лаченко командовал батареей. Понимая друг друга с полуслова, они изредка перебрасывались короткими фразами:
— Ориентир пять. Батарея.
— Перехожу на подавление.
Когда снаряд рвался совсем близко, они инстинктивно приседали, а потом бросали друг на друга беглые взгляды: «Как ты? Цел?»
Над передним краем волна за волной пролетали бомбардировщики.
— Танки!
Они выползли из-под горки без сопровождения пехоты.
«Пехоту они выдвинули раньше!»—мелькнула мысль. Было ясно, чем это грозит полку. Танки и пехота одновременно ворвутся в траншеи. А остановить их нечем: нет сильной противотанковой группы артиллерии.
— Приготовить связки гранат и бутылки со смесью! — скомандовал Гусев. — Назад ни шагу, товарищи!
Лаченко первым выскочил из траншеи и кинулся наперерез переднему немецкому танку. Бутылка, брошенная им, разбилась за башней. Из решетки над радиатором вырвалось пламя. Вторую бутылку Лаченко не успел бросить: она разорвалась в его руке, и сам он упал, объятый пламенем. Гусев бросился к нему и почти из-под гусениц нового танка оттащил отяжелевшее тело лейтенанта. Подбежавший к Лаченко Садовников кинул на него шинель.
— Унесите лейтенанта! — крикнул капитан телефонистам, а сам бросился на помощь группе пехотинцев, отбивавшихся от немцев штыками и гранатами.
Он не помнил, каким образом и когда в его руках очутилась винтовка с примкнутым штыком. Он вертелся в центре горсточки бойцов и орудовал штыком так, как только способен человек, страстно желающий жить.
Упал старшина, действовавший правее капитана. Застрелили верткого красноармейца слева. Силы вокруг таяли, а к немцам подходили новые и новые подкрепления.
Решительная схватка произошла за траншеей под сосной, где был наблюдательный пункт. Вместе с капитаном дрались теперь только шесть человек. Немцы стремились взять капитана живым.
— Держись, Гусев! Держись!
Подходила резервная группа. Впереди ее бежал комиссар полка.
— Держись, Гусев!
В этом было одобрение и обещание помощи.
Выхватив пистолет и прислонившись спиной к стволу сосны, Гусев начал разряжать его в гитлеровцев.
Сильный толчок в висок… Все завертелось в кровавом водовороте. В последний момент он увидел жену, дочь, родник из расщелины скалы и развесистое дерево…
Завтрак на огневую позицию батареи привезли до восхода солнца. Андрей и Закир Мухаметдинов только было пристроились в орудийном окопе, чтобы поесть, как над позициями появился «костыль». Так называли бойцы немецкие самолеты-корректировщики.
Пролетев низко над батареей, «костыль» оставил за собой разноцветный хвост. Это были листовки. Несколько штук опустилось прямо в окоп. Не бросая ложки, Андрей поднял одну из них и расправил на коленях. Ничего нового. Обыкновенная брехня. Ругают Красную Армию. Хвастаются своими победами. Тут же приложен пропуск на русском и немецком языках для перехода в плен. Такой геббельсовской чепухой на фронте были засорены все поля и леса.
Андрей отложил листовку в сторону: пригодится потом вытирать котелок.
Одна листовка на желтой бумаге опустилась с запозданием. Андрей на лету разглядел на ней какие- то схемы и рисунки.
— Дай-ка сюда, — сказал он Закиру.
С любопытством разглядывали они схему небольшого участка Западного фронта. Участок был обведен жирной линией, и вокруг нарисованы танки, пушки. Не забыли даже нарисовать немецкого солдата с автоматом. Листовка доказывала, что советские войска окружены, и даже предлагала сдаться в плен «во имя избежания кровопролития».
— Ох и брешет доктор Геббельс.
— Что верно, то верно, — согласился Андрей. — Но листовка-то с доставкой на дом. Так что пора нам закрывать здесь лавочку. Менять надо позицию.
— Может, пойдешь и скажешь об этом старшему на батарее?
— Попробую.
— А с каким настроением вернешься? — пытался отговорить Закир.
Андрей знал, что лейтенант Федотов самолюбивый и вспыльчивый, но, в сущности, неплохой человек. С таким можно служить.
Командиры завтракали. Младший лейтенант Рыжов и политрук Иванов, лежа на плащ-палатке, доедали кашу, а Федотов бренчал на гитаре.
— Хочешь вина, Куклин? Андрей отказался.
— Пей, Куклин! Все равно война! — сказал Федотов и запел:
Казалось, что Федотов в добродушном настроении, поэтому Андрей обратился прямо:
— Товарищ лейтенант, разрешите переместить батарею левее метров на двести. Поближе к мосту. Батарея обнаружена противником. Кроме того, позиция неудобна для стрельбы прямой наводкой: мешает гребень высотки…
— Молчать! — крикнул Федотов, багровея от злости. — Если у вас грудь в орденах, так вы считаете себя вправе распоряжаться мною?
— Дело не во мне. Нас с воздуха разобьют…
— Трус!
Наступило неприятное молчание.
— Слушай, Куклин, — вмешался политрук, чтобы смягчить вспышку Федотова. — Мы сами только что говорили об этом. Нельзя же с такими предложениями обращаться к начальнику артиллерии. Листовки, может быть, попали случайно.
— Никуда звонить я не стану. Буду стоять, где приказано. Я не трус, — выпалил Федотов.
Андрей вскинул руку к пилотке и обратился официально:
— Разрешите идти?
— Но-но! — остановил его Федотов. — Идти можешь, а обижаться нечего. Сам знаешь, какой я бываю…
Куклин повернулся и зашагал к орудиям. Черт с ней, с обидой! Сейчас не до самолюбия. Своему взводу он все равно прикажет, а как повлиять на остальные два?
— Первый взвод! Взять лопаты и приступить к оборудованию щелей! Чтобы у всех через пятнадцать минут были отрыты в полный рост! — крикнул он у орудий.
— Второй взвод, разобрать лопаты! — поддержал Мухаметдинов.
— Третий взвод, поднимайся!
Андрей сам взял лопату и с остервенением всадил ее в дерн. Копать было трудно, но он дал себе честное слово закончить через десять минут.
