Андрей по глазам бойцов видел, что его проклинают. С начала войны они наковыряли немало земли, но никогда не приходилось отсиживаться в щелях, а в последнее время, с благословения средних командиров, жалевших бойцов, и вовсе не брались за лопаты.
— За что это попало вашему помкомвзводу? — спрашивал один, чтобы поиздеваться над Андреем.
— Не знаю, — уклонился от ответа наводчик Василенко. — А любят некоторые мартышкин труд.
Андрей копал, делая вид, что ничего не слышит, а сам следил, как работают люди.
Щели были уже отрыты почти в рост человека, и Андрей расчищал дно, когда вдали прокатился дробный грохот. Земля затряслась от взрывов.
— К ор-рудиям!
Андрей подскочил к пушке и вместе с расчетом стащил маскировочные елочки.
Стрельба с самого начала велась в бешеном темпе. Потом наблюдательный пункт начало лихорадить: он непрерывно переносил огонь с одной цели на другую. Это не сулило ничего хорошего.
— Связи нет! — раздался отчаянный голос.
— Исправить!
Двое телефонистов побежали по линии.
— Дон! Дон! Почему не отвечаете? Товарищ лейтенант, там на наблюдательном трубку оставили. Садовников крикнул: «Идем в контратаку!»
Андрей никогда не чувствовал себя таким ничтожным. Впереди шла борьба насмерть, а его расчеты бестолково толпились у орудий.
— Воз-дух!
— Замаскировать орудия! Расчеты, в укрытия! Поздно! Десятка три бомбардировщиков отделились от общей волны и направились в сторону батареи.
Политрук и лейтенант Федотов, задержавшиеся у орудий, заметались, не зная куда спрятаться.
— Сюда! Ко мне! — крикнул Андрей. Но те спрыгнули в яму, подготовленную для приема снарядов.
Андрей потерял счет времени. Прижавшись спиной к концевой стенке и вдавив голову в плечи, он смотрел вверх и видел каждый самолет. Но бомбы падали в стороне. Над головой урчал и визжал металл, летели клочья-земли и деревьев. Все бойцы были засыпаны глиной, мусором и обломками деревьев. Каждую секунду казалось, что наступил конец.
Вдруг перестали рваться бомбы. Гул самолетов стал отдаляться. Наступила неправдоподобная тишина. И Андрей, который считал всех чуть ли не погибшими, радостно закричал:
— Вот да-али нам!
Он радовался, потому что уцелел, потому что бомбы немцев пропали даром, потому что товарищи его были живы. То из одного, то из другого ровика поднимались головы.
— Вернусь домой — первым делом вырою у хаты окоп, — кричал Василенко, оглохший от близкого разрыва.
— А я смотрю: летит на меня такой горшочек килограммов на полсотни… «Эх, — думаю, — не жди меня, милая, домой. Сгиб твой Кузя ни за понюх табаку…» Пронесло-о.
— А у меня в голове все время энзе был. Почему, думаю, не съел?
Подсмеивались над собой, чтобы заглушить непрошедший еще страх.
— Командирам орудий проверить людей и доложить! — приказал Андрей, входя в обязанности помкомвзвода.
— К ор-рудиям! Танки с фронта!
По изрытому полю бежал Николай Снопов.
— Где старший на батарее?
— Там! — показал Андрей в сторону ямы, вырытой для снарядов. Но вместо ямы была большая воронка от крупной бомбы. А под сбитой вершиной ели лежал труп младшего лейтенанта Рыжова, выброшенный взрывной волной.
— Принимай, Коля, на себя батарею, — сказал Андрей тихо.
Николай уже командовал. Уцелевшие пять пушек выкатили из ровиков и на руках перетащили метров на сто левее.
— Андрей! — позвал Николай, когда вдали показались танки. — Командир полка позвонил. Приказал удержать мост, хотя бы два часа… Возьми свой взвод и передвинь еще левее метров на двести. Надо рассредоточиться. Иначе раздавят.
— Давай, ребята, дава-ай! — кричал Андрей, работая одновременно с поворотным и подъемным механизмПодбив большой танк, прорвавшийся к мосту, Куклин подал протянутой рукой назад сигнал, чтобы пушку повернули вправо, но не дождался его выполнения. ад— Правильный! Что такое? — заорал он и повернулся назад, готовый броситься на него с кулаками.
ийПравильный был мертв. Рядом с лафетом на траве сидел замковый и испуганно смотрел на свою оторванную руку. Заряжающий, сам раненный в щеку, стягивал ему плечо ремнем, пытаясь остановить кровь.
я Андрей оттащил мертвого правильного подальше, рывком довернул пушку. Теперь он сам заряжал и стрелял.
л на свою оторванную руку. Заряжающий, сам раненный в щеку, стягивал ему плечо ремнем, пытаясь остановить кровь.
Андрей оттащил мертвого правильного подальше, рывком довернул пушку. Теперь он сам заряжал и стрелял.
От орудия его за плечо оттащил Николай.
— Андрей, бери три орудия и переправляйся на ту сторону моста. Немцы прекращают танковый натиск. Задачу мы выполнили. Два часа сдержали. Теперь жди авиацию. Надо вам успеть. Я с двумя орудиями останусь.
— Здесь останусь я, а ты…
— Старший сержант Куклин! Выполняйте приказ! — крикнул Николай, срывая голос. У него был такой вид, что Андрей торопливо вскинул руку к каске:
— Есть! Есть!
— Торопись. Снаряды на исходе. В случае, если нам не удастся прорваться, уничтожай мост и догоняй своих. Раненых не оставляй.
Только теперь Андрей увидел, как пострадала батарея. Расчеты поредели больше чем наполовину. Да и из гех, кто еще стоял у орудий, мало кто не был отмечен осколками.
Пользуясь, тем, что немцы прекратили натиск, Андрей без труда переправил машины и орудия.
Прошло минут пятнадцать. За рекой снова началась частая орудийная пальба. Андрей не мог видеть, что происходит там, но приближающийся шум моторов и лязг гусениц был очень красноречив. Два расчета во главе с Николаем, если и целы еще, то доживали, наверно, последние минуты.
— Зарядить орудия фугасными! — крикнул Андрей, сбросив каску.
«Врач должен быть сильнее своих слабостей, — повторяла Нина слова доктора Пронина. — Больному нет дела до того, устали вы или не в настроении. Он обращается к вам потому, что не может обойтись без вас. Мы — человечность».
Шагая за начальником госпиталя военврачом первого ранга Сокольским, Нина Никитина старалась не думать о голоде, о мокрой одежде и мозолях на ногах.
Дождь, начавшийся ночью, после того как они, пять человек, подгоняемые немецкими мотоциклистами, сожгли вышедшую из строя машину и кинулись в лес, не переставая моросил больше двух суток.
На военной службе Нина была с двадцать второго июня. В этот день весь выпускной курс подал заявление в военкомат об отправке на фронт.
До Москвы Нина ехала с подругами, а там пришлось расстаться: Зина и Клава получили назначение на Юго-Западный фронт. При прощании военврачи третьего ранга со шпалами на петличках поплакали украдкой на Белорусском вокзале.
