— Он очень воспитан, всегда вежлив…
— У него наглый взгляд. Он целует руку подчеркнуто, как будто хочет показать, что имеет на тебя какие-то права.
— Хочешь, поедем кататься после ужина? — шептала Лидия. — Отправь ординарца и вызови пару.
Трофимов сидел на кухне. Санитары кормили его и еще нескольких ординарцев и кучеров остатками.
— Трофимов, дорогой, не сможешь ли отвести верховых лошадей в парк и приехать на паре?
— Кататься изволите? Холодновато, а луна… Слушаюсь, в один миг.
Парень улыбался приветливо, а Андрей глушил в себе чувство стесненности и неудобства.
Барон уехал в коляске. Он поцеловал на крыльце обе руки Лидии, и девушка с тревогою краями глаз посматривала на Андрея.
Барон был пьян. Он пошатывался и, запахивая накинутую на плечи шинель, говорил Лидии:
— Мы ждем вас. Мы всегда вам рады. Вы — наш ангел…
Розалия Семеновна увела Лидию.
— Идите, идите, вы простудитесь. Вы разгорячены, а ночью здесь тянет свежестью от болот…
Луна светила скупо и часто пряталась в черные гнезда туч. По дорогам стояли почему-то долго не просыхавшие лужи. Леса уже шелестели на ветру жестяным шелестом, кучились, отступя от дороги, темными придорожными валами. Кони летели во мрак, как будто это было похищение и уже нагоняла погоня… Лидия возбужденно приникла к Андрею, и ее волнение передавалось ему, хотя в этот вечер еще какие-то нити порвались между ними…
— Куда? — спросил Трофимов.
— Куда-нибудь далеко-далеко! — капризно сказала Лидия.
Кони понеслись.
Солдаты у мостов спрашивали пропуска и сразу сдавались на резкий окрик Трофимова. По деревянной гати пронеслись вихрем, и плохо связанные бревнышки, как клавиши потерявшего голос рояля, часто стучали под железом колес. Луна глядела теперь в болото, и тростники казались большим грязным мхом, вздувшимся на ветру. Тусклые прорези воды серели за перилами длинного настила хлюпкой западней.
На безлунных дорогах приходилось крепко держаться и держать девушку. Высокий тарантас бросало во все стороны. Губы неожиданно и остро встречались с пересохшими от вина губами. Свежий ночной ветер трепал локоны Лидии и холодил горячий лоб Андрея. Ночное небо поворачивалось медленно. Навстречу все тем же звездам быстро неслись кони.
— Неужели это Мигелены? — спросил Андрей, оглядывая притаившиеся во тьме домики и ветлы над заводью.
— Так точно.
— Как же мы далеко уехали!
— Кони стояли долго. Как звери… — весело крикнул Трофимов.
— А где стоит поручик Хазарин? Ты знаешь?
— Так точно. Они на хуторе, полверсты от деревни. Изволите заехать?
— Заедем, Лида?
— Куда хочешь, куда хочешь, — устало сказала девушка.
Хутор обозначился одиноким огоньком.
— Не спят еще, — сказал Трофимов.
— Давай подъедем. Мы сами пойдем, посмотрим. На хуторе надрывно и зло залаяли собаки.
— Я боюсь, — сказала Лидия.
— Пустое. Трофимов, дай кнут. Пойдем, Лида.
— А может быть, неудобно ночью…
— А я посмотрю в окно.
Через запыленное, с потеками, стекло был виден угол большого стола. Спиной к окну сидели на скамье офицер и женщина в косынке. Рука офицера лежала на талии сестры. Слышались пьяные крики. Кто-то пел, поминутно сбиваясь с тона. Кто-то колотил ножом по тарелке.
— Ну, мы, кажется, с бала на бал. Здесь кутят, Андрей ввел девушку в сени. Налево, в каморе, надрывно кашляла женщина, укачивая хныкающего ребенка. Андрей распахнул дверь направо. Горячий воздух накуренной волной вышел из комнаты, и в ту же минуту Лидия крикнула:
— Ай! — и рванулась обратно, увлекая за собою Андрея.
На столе, разухабисто разбрасывая ноги, плясала голая женщина в белой косынке. Хазарин тянулся к ней через весь стол. Он кричал и старался схватить ее за ногу. Другой офицер отводил его руки. В это время, когда распахнулась дверь, несколько бутылок упало на пол.
Лидия дрожала, всхлипывая, противно хныкала в темноте и не могла взобраться в тарантас.
— Ты нарочно, нарочно…
Хмель, видимо, проходил.
— Сиди, — резко сказал Андрей. — В Лужки, Трофимов!
Трофимов удивленно посмотрел на всхлипывающую Лидию, ничего не спросил, взобрался на козлы и быстро погнал лошадей.
Лидия успокоилась не скоро, но Андрей только тогда и сказал ей:
— Ты ведь сама предложила ехать и сама сказала Трофимову: «далеко-далеко». А теперь говоришь: «нарочно».
Лидия, словно извиняясь, прижалась к Андрею. Потом, глупо хихикнув, сказала:
— На фронте мужчины все как звери.
Тарантас катился с холма в глубокую низкую долину. Тянуло болотом. Трофимов сдерживал лошадей. Густой туман клубился внизу и тяжело полз куда-то налево. В лунном свете приникшее к земле облако казалось серебристым маревом, скрывающим за собою берег реки или пруд.
Лошади на малой рыси вошли в туман…
Внезапно острой спазмой перехватило горло, и на глазах выступили быстрые, частые слезы.
— Что это? — встрепенулась Лидия.
Андрей вскочил на ноги.
— Гони карьером! — крикнул он Трофимову и крепко зажал нос и рот девушке ладонью.
Тот самый запах, которым отдавало на вышке под Болимовом, тот, который стоит над всеми складами газовых снарядов.
Кони рванулись, и облако через несколько секунд осталось позади.
— Это газ, — сказал, утирая глаза, Андрей, — но откуда?
— А тут, ваше благородие, рядом склад, — сообразил Трофимов.
— Ты чувствуешь что-нибудь? — спросил Андрей Лидию.
— Першит в горле…
— Утром обязательно обратись к доктору. Плохие шутки. А ты, Трофимов, тоже. Всегда со складов сочится газ, но не в такой мере. Правда, низкое место.
Теперь быстро неслись к Лужкам. Уже седым поздним утром Андрей смотрел, как нырнула в парк Лидия…
У себя на столе нашел телеграмму.
Кирилл, кузен, друг детства, звал на свадьбу в имение невесты. Долго вертел в руках бумажку. Всего три-четыре дня. Кому он здесь нужен? Конечно, отпустят. Неудобно, что в первые же месяцы, но вся речь идет о каких-нибудь четырех днях. Тут же заготовил телеграмму кузену, чтобы выслали лошадей на станцию…
VI. Гостеприимный Минск
