Северной атомной электростанции и заминировала его. Полковник Рузаев предъявил Президенту и правительству России ультиматум… Я взглянул на Рузаева. Он стоял у двери, скрестив на груди руки и высоко подняв голову с рыжей жиденькой бороденкой. Это был час его торжества. На полминуты он снял свои темные очки, и я увидел его глаза. Это были горящие безумным желтым огнем глаза маньяка.
— Полковник Рузаев потребовал, чтобы его ультиматум и репортаж корреспондентов Си-Эн-Эн о захвате и минировании Северной АЭС были показаны по всем каналам Центрального телевидения, — продолжал С. — Мы вынуждены выполнить это требование. Включаем запись… 6.16 Мне не удалось в полной мере оценить операторское искусство Гарри Гринблата. В тот момент, когда на экране общие планы станции сменились началом нашей операции, кто-то сзади слегка дернул меня за рукав. Я оглянулся. Это был компьютерщик Володя. Я незаметно вышел за ним в коридор.
— Приказ Голубкова, — быстрым шепотом сказал он. — «Начинайте немедленно».
Я достал «уоки-токи» и вызвал Артиста.
— Слушаю, — ответил он.
— Твой выход.
— Но договорились в шесть сорок.
— Приказ Голубкова: начать немедленно. Как понял?
— Понял тебя. Начинаю.
Я сунул «уоки-токи» Володе:
— Дуй наверх. Как только вертолет взлетит, сообщишь. Только не дай бог, чтобы тебя заметили. Понял?
Володя исчез. Я вернулся в комнату отдыха. Моего временного отсутствия, похоже, никто не заметил. Все, не отрываясь, смотрели на экран телевизора. Лишь Крамер искоса взглянул на меня. Я кивнул. Он тотчас отвел взгляд.
На экране возникла крыша машинного зала и опускающийся на нее «Ми-1». Но что было дальше, досмотреть никто не успел.
Дверь распахнулась, ворвался Артист с автоматом «узи» в руках, быстро прошел по комнате, вглядываясь в лица людей. Затем круто повернулся к Генриху:
— Где Люси?
— Успокойтесь, Семен, — сказал Генрих. — Все смотрят телевизор, а вы мешаете.
Не оглядываясь, на звук Артист выпустил по экрану короткую очередь. Кинескоп взорвался, осыпав всех стеклянной пылью. Не знаю, намеренно он это сделал или так получилось само собой, но я почувствовал облегчение. Он избавил обычных, ничего не подозревавших людей от ужаса Апокалипсиса. А для них это был бы настоящий Апокалипсис. И настоящий ужас.
— Где Люси? — повторил Артист.
— Серж! — приказал мне Генрих.
— Сенька! — заорал я. — Ты что, опупел?! Немедленно отдай ствол!
Но он будто и не услышал меня.
— Я знаю, где она! — сказал он и выбежал в коридор. Я рванул следом. Генрих — за мной. А за ним — Боцман, Муха и Док.
Артист опередил нас на полминуты. Еще из приемной мы услышали автоматную очередь, а потом увидели картинку, которая была, пожалуй, эффектней, чем захват атомной электростанции неизвестными террористами.
Замок на двери компьютерной был будто вырезан очередью из «узи» с его скорострельностью тысячу четыреста выстрелов в минуту. Посреди комнаты стоял Артист, безвольно опустив руку с «узи», и молча смотрел на труп Люси Жермен. А потом поднял голову и посмотрел на нас.
Вот тогда я и понял, что он когда-нибудь обязательно сыграет Гамлета.
Потому что он плакал. По-настоящему. Молча. Слезы катились по его светлой, отросшей за ночь щетине и скапливались в углах рта. Он осторожно обошел то, что когда-то было блистательной Люси Жермен, аккуратно прикрыл за собой дверь и взглянул на Генриха.
— Зачем вы убили ее? — негромко спросил он и тут же вскинул «узи» с такой стремительностью, что Мухе пришлось совершить лучший в своей жизни бросок, чтобы успеть перехватить его руку. Три или четыре пули выбили из паркета щепу, а затем раздался сухой щелк. Рожок автомата был пуст. На помощь Мухе кинулись Боцман и Док. Артист отбивался как бешеный. И если бы не Док, даже не знаю, как бы ребята с ним справились.
Наконец, они притиснули его к полу. Он немного полежал, а потом хмуро сказал:
— Отпустите.
— А будешь хорошо себя вести? — спросил Муха.
— Буду, — пообещал Артист.
Его подняли. Он прислонился к стене, немного постоял и нацелился указательным пальцем в грудь Генриха:
— Тебе конец, сука. Понял?
Генрих сунул правую руку в карман пиджака.
— Не делайте этого! — предупредил я. Но он не внял. В руке его появился «глок» — и очень быстро, нужно отдать Генриху должное, почти мгновенно. И тут уж мне пришлось проявить некоторую расторопность. Хороший инструмент ПСМ, точный. Его пуля вышибла «глок» из руки Генриха с такой силой, что австрийская пушка шмякнулась о стену и грохнулась на паркет прямо под ноги Рузаеву и Азизу, которые появились в дверях кабинета и обалдело наблюдали за происходящим.
— А я ведь предупреждал, — мягко укорил я Генриха, который скрючился над отсушенной выстрелом рукой. Но левую руку, в которой был взрывной блок, из кармана все же не вынул.
— Что тут творится? — заорал Гринблат, протискиваясь в кабинет с камерой.
— Хватит съемок, — сказал я ему. — Вы уже наснимали на Пулитцеровскую премию.
Ничего не происходит. Давайте выйдем на минутку, — обратился я к Генриху. — И снимите вашу идиотскую «ночку», вам сейчас не от кого прятать лицо.
Он стащил «ночку», вытер обильный пот и послушно вышел за мной в приемную. Я плотно прикрыл за собой дверь и сказал:
— Вам нужно немедленно убираться со станции. Вы меня понимаете? И когда я говорю немедленно — это и значит немедленно.
— Из-за этого психа? — презрительно спросил он.
— Нет.
— Из-за чего?
— Попробую объяснить. Хотя мы тратим на это драгоценное время. Впрочем, это ваше время, а не мое. Вы видели начало репортажа о захвате станции? Как мы выходим из лодочного сарая?
— Да. И что?
— Этих кадров не мог снять Гарри. Они с Блейком были уже внутри станции.
Генрих подобрался, как рысь перед прыжком:
— Кто же их снял?
— Не знаю. Это сейчас не самое важное. Есть кое-что поважней.
Я подошел к телевизору «Рекорд» и щелкнул пусковой клавишей.
— На всех пяти каналах «Тринитрона» была одна и та же картинка, — напомнил я, пока этот старый чайник разогревался. — Вы дважды проверяли. Правильно?
— Да.
— А теперь смотрите.
Я нажал кнопку пятого канала — рябь. Четвертого — рябь. Третьего и второго — тоже рябь. И наконец ткнул в кнопку первого канала.
На мутном экране мелькнул конец какого-то детского мультика и появился ведущий.
Не С. Совсем не С.
— Продолжаем программу «Доброе утро», — лучезарно улыбнувшись, произнес он. — Но сначала — чуть-чуть рекламы. Оставайтесь с нами.
Генрих шагнул к «Рекорду» и прощелкал подряд все кнопки, словно проверяя, не смошенничал ли я. И
