лишь эпизодом, романчиком, который их только сблизил, что именно благодаря мне он понял, что любит ее… В этой истории я настолько потеряла собственное достоинство, что даже начала сочувствовать его жене; клянусь тебе, однажды я поймала себя на том, что злюсь на него за все вранье, которым он наверняка ее потчевал. Если б она могла его слышать, если б могла видеть его глаза, когда он тайком прибегал ко мне. Я не могу себе простить, что была такой идиоткой. Я никогда больше не хочу слышать этого голоса подруги, которая уверена, что она тебе помогает, когда говорит, что тот, другой, возможно, просто ошибся, и не исключено, что он был вполне искренен; а главное, никогда, никогда не слышать, что так будет лучше! Я больше никогда не хочу жить полужизнью. Мне потребовались долгие месяцы, чтобы заставить себя поверить, что я тоже достойна полной жизни.
– Я не живу с Валентиной, она только заехала за дочерью.
– Самое ужасное не в том, что я увидела, как ты целуешься с ней на крыльце, ты в халате, а она такая красивая, какой я никогда не буду…
– Она не целовала меня, она сказала мне одну вещь, которую не хотела, чтобы Эмили слышала, – прервал ее Матиас, – если б ты только знала…
– Нет, Матиас, самое ужасное – это то, как ты на нее смотрел.
И поскольку он молчал, она дала ему пощечину.
Оставшуюся часть дня Матиас провел, рассказывая ей о своей новой жизни, о дружбе, которая связывала его с Антуаном, о том, какие они с ним разные и как именно эти различия легли в основу удивительного понимания. Она слушала, не говоря ни слова, а чуть позже, когда он описывал каникулы в Шотландии, она чуть было не улыбнулась.
Этим вечером ей хотелось остаться одной, она совершенно измучена. Матиас все понимал. Он сказал, что зайдет за ней завтра и они пообедают где-нибудь в ресторане. Одри приняла приглашение, но в голове у нее было совсем другое…
Когда он приехал на Клервил-гроув, то увидел, как за углом исчезает такси Валентины. Антуан и дети ждали его в гостиной. Луи провел потрясающий день с Софи. Эмили немного хандрила, но обрела всю ласку мира в объятиях отца. Этим вечером они вклеивали в альбом фотографии шотландских каникул. Матиас дождался, пока Антуан пойдет спать, постучал в дверь его комнаты и зашел.
– Попрошу у тебя немного отступить от правила номер два, и ты не будешь задавать мне никаких вопросов, а просто скажешь «да».
XVII
В доме царила необычная тишина. Дети повторяли домашние задания, Матиас накрывал на стол, Антуан готовил ужин. Эмили положила книгу на стол и тихим голосом принялась пересказывать страницу из учебника по истории, которую выучила наизусть. Запнувшись на одном из параграфов, она тронула за плечо Луи, корпящего над своей тетрадью.
– Сразу после Генриха Четвертого кто был? – шепотом спросила она.
– Равальяк! – откликнулся Антуан, залезая в холодильник.
– И вовсе нет! – убежденно заявил Луи.
– Спроси Матиаса, сам увидишь!
Дети обменялись заговорщицкими взглядами и снова уткнулись в свои тетрадки. Матиас поставил на стол бутылку вина, которую только что открыл, и подошел к Антуану.
– Ну, что вкусненького ты приготовил нам на ужин? – сладким голоском поинтересовался он.
В небе загремело, тяжелые капли дождя застучали по оконным стеклам.
– Перерыв на грозу! – провозгласил Антуан.
Немного позже Эмили записала в своем секретном дневнике, что больше всего на свете из еды ее папа ненавидит кабачковую запеканку, а Луи добавил на полях, что именно кабачковую запеканку его папа и приготовил в этот вечер на ужин.
В дверь позвонили, Матиас последний раз проверил перед маленьким зеркальцем у входной двери, как он выглядит, и открыл Одри.
– Заходи скорей, ты совсем вымокла.
Одри сняла свой плащ и протянула его Матиасу. Антуан поправил фартук и подошел в свою очередь поздороваться. Она была неотразима в своем маленьком черном платье.
Стол был элегантно накрыт на троих. Матиас подал запеканку, и потекла плавная беседа. Журналистка по натуре, Одри привыкла сама направлять разговор; а чтобы не говорить о себе, лучший способ – задавать побольше вопросов о других, и эта стратегия особенно эффективна, если ваш собеседник о ней не подозревает. К концу трапезы Одри узнала много нового об архитектуре, а вот Антуан только с большим трудом мог бы сказать, чем занимается независимый журналист-репортер.
Когда Одри спросила его, как прошли каникулы в Шотландии, Антуан с удовольствием решил продемонстрировать фотографии. Он встал, взял с полок один альбом, потом второй, потом третий и подсел к ней, подвинув стул поближе.
Переворачивая страницу за страницей, он вспоминал историю за историей, каждая из которых неизменно заканчивалась взглядом в сторону его лучшего друга и присказкой: «Нет, ну каков Матиас!»
И хотя сам Матиас изо всех сил пытался подавить раздражение, он предпочитал держаться в стороне, чтобы не нарушить взаимопонимание, установившееся между Антуаном и Одри.
К концу ужина Эмили и Луи, в пижамах, спустились, чтобы пожелать всем доброй ночи, и представилось невозможным запретить им посидеть немного за столом. Эмили устроилась рядом с Одри и пришла на смену Антуану. Она взяла на себя комментарии к фотографиям – на этот раз прошлогодних каникул, когда они ездили кататься на лыжах. Дело в том, по очереди объясняли Эмили и Луи, что раньше Папа с Папой не жили в одном доме, но всегда ездили все вместе на каникулы, кроме рождественских, – с рождественскими получалось раз в два года, добавила девочка.
Одри листала третий альбом, Матиас, стоя на кухне, не спускал с нее глаз. Когда его дочка положила
