- Э... мы бы хотели отблагодарить вас, Стивен, - грубовато сказал Ларкин. - Мы, э... ценим вашу работу. Вы знаете.
- Всегда рад помочь, - сказал весело Стивен, поправляя локон на лбу.
Мак посмотрел на Ларкина.
- Если есть что-то, Стивен, что мы можем сделать, просто скажите, и все.
- Это очень мило. Вы оба так любезны, - вежливо ответил он, открыто любуясь полковником, чем заставлял их смущаться еще больше. Поигрывая медальоном святого Кристофера, который он носил на груди, он продолжал: - Не могли бы вы завтра выйти вместо меня в наряд на выгребные ямы. Я бы все сделал для вас. Все, что угодно. Я не переношу этих вонючих тараканов. Отвратительно, - изливался он. - Так вы сделаете это?
- Хорошо, Стивен, - кисло согласился Ларкин.
- Тогда встретимся на рассвете, - проворчал Мак и отодвинулся, чтобы избежать попытки Стивена приласкаться. Ларкин не проявил подобной расторопности, поэтому Стивен обнял его за талию и любовно похлопал:
- Спокойной ночи, дорогие. О, вы оба так добры к Стивену.
Когда он ушел, Ларкин свирепо посмотрел на Мака.
- Если вы что-нибудь скажете, я вас проучу.
Мак фыркнул:
- Эх, приятель, не переживайте. Но вам самому понравилось впечатление, которое вы произвели. - Он наклонился над Питером Марлоу, который наблюдал за ними. - Что, Питер?
- Думаю, вы созрели для женщины, - прошептал Питер Марлоу, слегка улыбаясь. - Ему хорошо платят, тем не менее вы оба предлагаете свои услуги, искушая его. Но что он в вас нашел - в двух старых пердунах, черт побери.
Мак ухмыльнулся Ларкину.
- Ага, наш паренек чувствует себя лучше. Теперь он для разнообразия может набирать вес. И не так, как это делает Кинг, а без всякого сачкования.
- Два или три дня прошло после первого укола? - спросил Питер Марлоу.
- Два дня.
'Два дня? Как будто два года, - думал Питер Марлоу. - Но завтра у меня уже будут силы, чтобы принести деньги'.
Той ночью, после последней переклички, отец Донован пришел поиграть с ними в бридж. Когда Питер Марлоу рассказал о кошмарном сне, в котором он ссорился с ними, все они рассмеялись.
- Эх, паренек, - сказал Мак, - когда у тебя лихорадка, ум вытворяет странные вещи.
- Конечно, - сказал отец Донован. Потом улыбнулся. - Я рад, что ваша рука пошла на поправку, Питер.
Питер Марлоу ответил улыбкой.
- Кажется, вы знаете обо всем, что происходит, правда?
- Не так уж много всего происходит, о чем Он бы не знал. - Донован ответил уверенно и совершенно спокойно. - Все мы в добрых руках. - Потом хмыкнул и добавил. - Даже вы трое!
- Ну, это уже что-то, - отозвался Мак, - хотя я считаю, что полковник в своих мыслях уже давно вышел за рамки приличия.
После окончания игры и ухода Донована Мак кивнул Ларкину.
- Покараульте. Мы послушаем новости и закончим на сегодня.
Ларкин следил за дорогой, а Питер Марлоу сидел на веранде, стараясь быть бдительным. Два дня. Уколы в руку, и рука вылечена, она снова стала его рукой. Странные дни, дни грез, а теперь все в порядке.
Новости были исключительно хорошими, и они разошлись по своим кроватям и спали спокойно, без снов.
На рассвете Мак сходил в курятник и принес три яйца. Он сделал омлет, добавил в него капельку риса, который сохранил со вчерашнего дня, и положил в него зубчик чеснока.
Потом отнес омлет в хижину Питера Марлоу, разбудил его и смотрел, чтобы он съел его полностью.
Неожиданно в хижину ворвался Спенс.
- Эй, ребята, - заорал он. - В лагерь пришла почта!
Сердце Мака оборвалось. О Боже, пусть там будет письмо для меня!
Но письма для Мака не было.
На десять тысяч человек пришло сорок три письма. За три года японцы выдавали лагерю почту два раза. Всего несколько писем... И три раза пленным предоставляли возможность написать на почтовой открытке двадцать пять слов. Но никто не мог сказать, дошли ли они до адресатов.
Ларкин был одним из тех, кто получил письмо. Первое за все время пребывания в лагере.
Письмо было датировано 21 апреля 1945 года. Четыре месяца назад. Время отправления других писем варьировалось от трех недель до двух лет и больше.
Ларкин читал и перечитывал письмо. Потом прочитал его Маку, Питеру Марлоу и Кингу, когда они сидели на веранде барака.
'Дорогой. Это письмо номер 205 - так оно начиналось. - У меня все хорошо, у Джинни тоже все хорошо, твоя мама живет с нами, а все мы живем там же, где мы жили всегда. Мы не получали от тебя никаких известий с тех пор, как получили твое письмо от 1 февраля 1942 года, отправленное из Сингапура. Но, даже не имея известий, мы знаем, что ты здоров и счастлив, и мы молимся за твое благополучное возвращение.
Я все письма начинаю одинаково, поэтому, если ты уже читал, что написано вначале, прости меня. Но трудно жить, не зная, дошло ли именно это письмо до тебя, дошло ли хоть одно из писем. Я люблю тебя. Ты мне нужен. И я скучат по тебе больше, чем иногда могу это вынести.
Сегодня мне грустно. Я не знаю почему, но это так. Я не хочу поддаваться тоске и хочу рассказать все самое замечательное.
Мне, вероятно, грустно из-за миссис Гёбл. Она вчера получила открытку, а я нет. Думаю, я просто эгоистка. Ну уж такая я. В любом случае обязательно расскажи Вику Гёблу, что его жена Сейра получила открытку, датированную в января 1943 года. Она хорошо себя чувствует, и его сын прелесть. Сейра счастлива, что наконец-то снова получила весточку. Да, у женщин полка тоже все в порядке. Мать Тимсена по-прежнему чувствует себя великолепно. И не забудь напомнить Томми Мастерсу обо мне. Вчера вечером я видела его жену. Она тоже здорова и зарабатывает кучу денег для него. У нее новая работа. И, да, я видела Элизабет Форд, Мэри Виккерс...'
Ларкин оторвался от письма.
- Она перечисляет, наверно, дюжину жен. Но все их мужья умерли. Все. Единственный, кто остался в живых, это Тимсен.
- Читайте дальше, приятель, - быстро сказал Мак, физически чувствуя муку, отраженную в глазах Ларкина.
'Сегодня жарко, - продолжал Ларкин, - и я сижу на веранде, Джинни играет в саду, а я думаю, что на этой неделе я переберусь в домик в Блу Маунтенс.
Я бы написала о новостях, но это не разрешается.
О, Господи, как же можно писать в никуда? Как мне узнать? Где ты, моя любовь, где ты, ради Бога? Я не буду писать больше. Я просто закончу на этом письмо и не отправлю его... О, моя любовь, я молюсь за тебя, помолись и ты за меня. Прошу, помолись за меня, помолись за меня...'
После паузы Ларкин сказал:
- Нет подписи и... адрес написан почерком моей матери. Ну, что вы думаете по этому поводу?
- Вы же знаете, как это бывает с женщинами - сказал Мак. - Она, вероятно, положила его в ящик, а потом ваша мать нашла его и отправила почтой, не читая и не спрашивая ее. Вы же знаете, какие матери! Еще более вероятно, что Бетти начисто забыла о письме и на следующий день села и написала еще одно письмо, когда почувствовала себя лучше.
- Что она хочет сказать, когда пишет 'молись за меня'? - спросил Ларкин. - Она же знает, что я это делаю каждый день. Что происходит? Господи, может быть, она больна или что-нибудь с ней не так?
