Посмотри, во что ты превратился, Робб! Ну, давай, посмотри!
Струан заставил его взглянуть на себя в зеркало. Робб дал клятву, и после этого Струан отправил его на месяц в море, распорядившись, чтобы ему не давали ни капли спиртного. Робб тогда чуть не умер. Пришло время, он опять стал самим собой, поблагодарил брата, вернулся к Саре и попытался помириться с ней. Но мира между ними быть уже не могло -- как и любви. Бедный Робб, думал Струан. Да, и бедная Сара. Ужасно, когда муж и жена живут вот так...
-- Какого дьявола, зачем Робби понадобилось это делать?
-- Думаю, он хотел предотвратить ссору, -- сказал Купер. -- Я уже начинал злиться. Мне очень жаль.
-- Не извиняйтесь, Джефф. Это все моя вина. Ну, -- добавил Струан, -пусть мужество Робби не пропадет даром, а? Его тост?
Они молча выпили. Бражничающие торговцы и матросы разбрелись по всему берегу.
-- Эй, Тай-Пэн! И ты, чертов колонист! Идите-ка сюда! Это был Квэнс, сидевший рядом с флагштоком. Он помахал им и прокричал вновь:
-- Черт возьми, вы идете или нет!
Старик взял понюшку табаку, чихнул два раза и неторопливо обмахнул грудь платком с французскими кружевами. -- Ради Бога, сэр, -- обратился он к Струану, глядя на него поверх своих очков без оправы, -- как, дьявол меня забери, может человек работать в таком бедламе? Это все вы и ваши проклятые бутылки!
-- Вы попробовали коньяк, мистер Квэнс?
-- Напиток безупречен, мой дорогой друг. Как грудки мисс Тиллман. -- Он снял картину с мольберта и поднял ее над головой: -- Ну, что скажете?
-- О Шевон Тиллман?
-- О картине! Клянусь всеми пузырями бурды из молока с пивом, как вы можете помышлять о заде записной красотки, когда перед вами шедевр? -- Квэнс взял еще понюшку, поперхнулся, хлебнул из оловянной кружки с 'наполеоном' и чихнул.
На картине акварелью была запечатлена сегодняшняя церемония. Тонко. Верно. И чуть-чуть сверх того. Без труда можно было разглядеть Брока и Маусса. Глессинг тоже был там с постановлением в руках.
-- Что ж, картина хороша, мистер Квэнс, -- сказал Струан.
-- Пятьдесят гиней.
-- Я купил у вас одну на прошлой неделе.
-- Двадцать гиней;
-- Не пойдет.
-- Пятьдесят гиней, и я напишу вас зачитывающим постановление.
-- Нет.
-- Мистер Купер. Шедевр. За двадцать гиней.
-- Не считая Тай-Пэна и Робба, у меня самая большая коллекция Квэнса на всем Дальнем Востоке.
-- Черт возьми, джентльмены, я должен где-нибудь раздобыть хоть какие-то деньги.
-- Продай ее Броку. Его тут прекрасно видно, -- посоветовал ему Струан.
-- Чума на вашего Брока! -- Квэнс сделал очень большой глоток из кружки и пожаловался хриплым голосом: -- Он отказался покупать, черт бы его побрал! -- Он яростно потыкал в картину кистью, и Брок исчез. -- Клянусь Создателем, с какой стати я должен дарить ему бессмертие! И на вас обоих мне тоже плевать. Я пошлю ее в Королевскую Академию. На вашем следующем корабле, Тай-Пэн.
-- А кто оплатит фрахт? И страховку?
-- Я оплачу, мой мальчик.
-- Чем это, интересно?
Квэнс задумчиво разглядывал свое творение Он чувствовал, что даже в старости он по-прежнему сможет писать и достигать новых высот, его талант живописца не потускнеет.
-- Так чем же, мистер Квэнс?
Квэнс надменно махнул рукой Струану:
-- Деньгами. Серебром. Медью Долларами. Наличными!
-- Вам кто-то открыл новый кредит, мистер Квэнс?
Но Квэнс ему не ответил. Он продолжал молча восхищаться картиной, зная, что подцепил рыбку на крючок и она уже не сорвется.
-- Ну же, Аристотель, кто это? -- настаивал Струан.
Квэнс сделал очередной глоток, взял еще табаку И чихнул. Потом прошептал с заговорщицким видом -- Присядьте. -- Он оглянулся, чтобы убедиться, что их никто не слышит. -- Секрет -- Поднял картину. -- Двадцать гиней?
-- Хорошо, -- согласился Струан. -- Но смотри, твой секрет должен стоить этих денег.
-- А, Тай-Пэн, вы истинный князь среди нас. Хотите табаку?
-- Не тяни, выкладывай!
-- Похоже, что некая леди пребывает в полном от себя восхищении. Когда смотрится в зеркало. Без одежды. Я получил заказ написать ее в таком виде.
-- Господи всеблагой и всемогущий! Кто?!
-- Вы оба ее очень хорошо знаете. -- Тут Квэнс добавил с притворной грустью: -- Я поклялся не выдавать ее имени. Но ее попка силой моей кисти будет принадлежать грядущему. Она великолепна. -- Очередной глоток из кружки. -- Я... э-э... видите ли, настоял на том, чтобы ознакомиться с натурой. Целиком. Прежде чем согласился принять заказ. -- Он поцеловал сведенные в щепоть кончики пальцев. -- Божественна, джентльмены, прост божественна! А какая грудь! Боже милостивый, у меня едва не сделался приступ ипохондрии. -- Еще один глоток бренди.
-- Нам-то ты можешь сказать. Ну, кто это?
-- Первое правило при адюльтере и при работе с обнаженной натурой -никогда не разглашай имени женщины. -- Квэнс с сожалением прикончил содержимое кружки. -- Но среди вас не найдется ни одного, кто не заплатил бы тысячи гиней, чтобы стать обладателем этого портрета. -- Он поднялся на ноги, благодушно рыгнул, обмахнул платком сюртук, закрыл коробку с красками и поднял мольберт, бесконечно довольный собой. -- Что ж, на эту неделю с работой закончено. Я зайду к вашему компрадору за тридцатью гинеями.
-- Двадцать гиней, -- отрезал Струан.
-- Оригинал Квэнса с самым знаменательным днем в истории Востока, -презрительно покачал головой художник, -- за сумму, которой едва хватит на бочонок 'наполеона'. -- Он вернулся на свой баркас и сплясал джигу среди хора приветственных голосов, встретивших его.
-- Господь вседержитель, но кто же? -- произнес Купер после минутной паузы.
-- Должна быть Шевон, -- сказал Струан с коротким смешком. -- Как раз такая затея, которая пришлась бы по душе этой юной леди.
-- Никогда. Признаю, она взбалмошное создание, но не настолько же. -Купер бросил тревожный взгляд в сторону плавучего склада компании 'Купер и Тиллман', где жила Шевон Тиллман. Она была племянницей его компаньона и приехала в Азию год назад из Вашингтона. За это время она стала первой красавицей в этой части света. В свои девятнадцать лет она была обворожительна, смела и представляла собой блестящую партию, но ни одному мужчине пока не удалось залучить ее -- ни в постель, ни под венец. Ей сделали предложение все холостые мужчины Азии, включая Купера. Ему, как и всем остальным, она отказала и в то же время не отказала: держала на привязи, как вообще всех своих поклонников. Однако Купер не расстраивался: он знал, что рано или поздно Шевон будет его женой. В Азию под опеку Уилфа Тиллмана ее отправил отец, сенатор штат а Алабама. Он надеялся, что его дочь понравится Куперу, а Купер -- ей, и их союз еще более упрочит семейный бизнес. Купер влюбился в нее без памяти, едва лишь увидел.
-- Вот и прекрасно, тогда мы немедленно объявим о помолвке, -- в восторге предложил Тиллман, узнав об этом.
-- Нет, Уилф. Давай не будем спешить. Пусть она попривыкнет к Азии, да и ко мне тоже.
Поворачиваясь к Струану, Купер улыбнулся про себя. Такая дикая кошечка стоит того, чтобы ее
