Агриппа…
– Всё верно, всё верно! – согласно закивал Копрей. – Тут нечему удивляться…
– Но позвольте…
– Всем известно, что Эврисфей с самого детства болен всякими неприятными болезнями.
– Ну и…
– Совсем недавно или, правильней сказать, буквально на днях у него случился острейший приступ мании величия. Так уж получилось, что именно в тот момент, когда его посетил столь распространенный на Олимпе недуг, Эврисфей готовил для Геракла очередное сложное задание.
– А разве мания величия болезнь? – искренне удивился Геракл.
– Особое психическое расстройство, – подтвердил Копрей. – Следствие разнообразных эротических фантазий в нежном возрасте, как пишет великий Зигмундис Фрейдиус.
Похоже, что Геракл с Софоклюсом впервые столкнулись с ярым поклонником опусов сумасшедшего греческого лекаря.
«Интересно, – подумал историк, – а как сам Фрейдиус называет своих фанатов – фрейдоманами или, может быть, фрейдонистами или… фрейдощенцами?»
Фрейдощенец Копрей уже что-то грузил с умным видом по поводу не в меру любопытных маленьких мальчиков и девочек. В его сбивчивой безумной речи то и дело попадались знакомые слова вроде «либидо», «фобия» и «сублимация эротически-умозрительных фантазий».
Геракл громко зевнул и, грубо перебив посланца, недружелюбно рявкнул:
– Всё, хватит, я уже понял, что мания величия это болезнь, поражающая тех, кто писался в детстве в люльке…
– Как?! – возмутился Софоклюс. – Но разве не все младенцы писаются?
– Лично я в младенчестве всегда спускался во двор, – невозмутимо ответил сын Зевса.
Сказанное Гераклом начисто рушило фундамент сумасбродной теории Фрейдиуса, ибо манией величия сын Зевса страдал в самой тяжкой форме.
– Расскажи-ка нам лучше об этом баране, – предложил могучий герой не в меру распалившемуся посланцу.
– Да что тут рассказывать? Проживает баран в Аркадии, по слухам, он послан смертным в наказание божественным кузнецом Гефестом.
– И чем же он опасен? – полюбопытствовал Софоклюс.
– Смертельно говорлив!
– Это как?
– Треплется без умолку.
– Моя бывшая жена Эления, – усмехнулся историк, – говорила со скоростью сорок слов в секунду, особенно когда встречала на рынке любимых подруг.
– И где она теперь?
– Свезли на Аргос к Асклепию, кстати, можно было проведать.
– Весьма поучительная история, – кивнул Геракл. – Во всяком случае, тебе, Софоклюс, этот баран теперь не страшен.
– Проблема не в этом, – возразил Копрей, который на прохладном осеннем ветру стал слегка мерзнуть. – Дело в том, что керинейского барана совершенно невозможно поймать, особенно с тех пор, как у него украли драгоценную золотую шкуру.
– Кто украл?
– Ясное дело, аргонавты украли. Украли и пропили.
– Я хорошо знаю этих ребят, – улыбнулся сын Зевса, – так что совсем не удивляюсь, хотя это, конечно, безобразие.
– В общем, всё, что знал, я рассказал, – дрожа, добавил слегка посиневший посланец.
– Ладно, свободен! – небрежно бросил ему Геракл. – Топай в свои Микены, да смотри мне, посылку по дороге не потеряй…
Копрей кивнул и с огромным свертком в руках смешно заковылял по широкой дороге.
– Вот же лопух, – недовольно проговорил, глядя вслед посланцу, сын Зевса. – Как пить дать железяку посеет…
– Господин, к вам посетитель. – Старый горбатый слуга угодливо поклонился.
– Кто там еще? – встрепенулся сидевший в окружении пуховых подушек Эврисфей. – Копрей, что ли, уже вернулся из Тиринфа?
– Нет, господин…
– Тогда… – страшная догадка словно молния Зевса пригвоздила болезного к месту, – это… это… Геракл?
Старый слуга рассмеялся.
– На Геракла этот тип похож меньше всего. Я уже было решил, что он сумасшедший, но в последний
