исключительно против нас лично? И всё, что мы воспринимаем — не более, чем бред, иллюзия? К восприятию которой нас очень умело подготовили всей нашей учёбой в интернате? Настроили соответствующим образом, чтобы мы всё именно так поняли…
— И… нет на самом деле никаких знаков? — воскликнул Лартаяу — и голос долетел до Джантара сквозь озноб. — И не было трупов на улицах? И радиопередач о конце мира?
— А реально мы вообще… где? — спросил Талир. — Всё там же, в интернате? Или… его тоже нет? Он — тоже иллюзия?
— А всё то, прошлогоднее? — вырвалось у Джантара. — Включая саму Иорару? С этого же начиналось… И — тоже не было? Но… что тогда вообще реально? И как это определить?
— Или… нереален и весь наш мир? — добавил Герм, и Джантара опять бросило в озноб. — И — мы вообще не знаем реальности, которая окружает нас на самом деле?
— Но до чего так можно додуматься… — попыталась вмешаться Фиар, хотя и в её голосе прозвучал испуг.
— Да, можно… — ответил Итагаро. — Но вспомните — что мы изучали, что пытались понять как высшую мудрость. Учения — где фактически утверждается чьё-то право на безграничный произвол над душой ученика, изнасилованной ложью до предела… И ему в ходе испытаний доводится противопоставлять себя вечности, Вселенной, Высшему Разуму — уже усвоив схему Мироздания, устроенного чудовищно жестоким образом, по совершенно бесчеловечным законам, где в итoгe якобы состоится какой-то суд не то над ним лично, не то над всем сущим в этом или во всех мирах…
— Но всё, что мы видели — реально! — не дала ему договорить Фиар.
— И на фоне этой реальности кто-то играет с нами посредством неких знаков… — продолжал Итагаро. — А в Тисаюме остались тысячи людей, обманутых нами — потому что мы сами были обмануты уклончивым словоблудием о какой-то жертвенности, доверии к учителю, особой мудрости, которая может входить в противоречие с обычным человеческим здравым смыслом — но всегда и во всём выше его! Хотя чем это сейчас поможет…
— То есть… всё это и было исходно придумано лишь для таких испытаний? — понял Талир. — Проверки, насколько можно извратить личность человека, его сознание, убеждения? Нет — а сами знаки? Кто и зачем даёт их нам?
— Не знаю… Но хочу, чтобы, по крайней мере, с нами перестали играть! Если для них самих есть что- то человеческое, что-то святое! Поскольку то, что мы увидели и узнали — давно превзошло масштабы всякой игры! И пусть мы заблуждались в чём-то — но уже не те обстоятельства, чтобы над этим насмехаться! Или они вправду считают, что стоят настолько выше всего человеческого?
— Но кто тогда эти 'они'? — переспросил Талир. — Что могут собой представлять?
— Или в самом деле связь возможна только урывками? — предположил Ратона. — В виде таких коротких знаков — чтобы не могли быть перехвачены? И мы зря обижаемся на них за это?
— Но нас уже провели на мифах — и мы сделали страшную ошибку, — ответил Итагаро. — И — все видели наше бегство от реальной опасности…
— Да, мы не ждали такого, — согласилась Фиар. — Но и не просто бежали — сказали, что идём за помощью…
— А сами, не зная реальной ситуации, блуждали в знаках и мифах, — добавил Итагаро. — И как и перед кем теперь будем выглядеть?
— Но если уж так ставим вопрос — значит, надеемся вернуться, — попыталась разрядить обстановку Фиар.
— Но что и кому сумеем объяснить? Что в этой 'высшей мистике' всё — точно как в самых обыкновенных тайных обществах и спецслужбах? Где тоже — самое обыкновение начальство хочет быть для молодого сотрудника образцом всего: силы, правды, мудрости! А тот поверит, зайдёт слишком далеко в борьбе с конкретным злом, убеждённый в их поддержке — и останется один против многих… А тем уже самим неловко за такое его рвение — как раз перед теми, с кем якобы бескомпромиссно борются! И начинают по-всякому изворачиваться, оправдываясь за его молодость и неопытность — а ему, знаете, особенно вкрадчиво объясняют: так нельзя, ты должен понять реальное положение дел, и всё такое… И он узнаёт: на самом деле, видите ли, кто-то от кого-то зависит, у кого-то с кем-то — особые отношения… Это пока всё относительно ясно, спокойно, благополучно — они могут изображать величие, мощь, мудрость и бескомпромиссность в борьбе со злом, а как до дела — он должен понять: всё не совсем так… А — на что же сами до тех пор толкали человека, который не всё правильно понимает, что внушали, на что настраивали? Тем более — зная, с чем он может столкнуться на таком пути? И подумайте — до какой же степени надо презирать того, кто им верит… Для чего, собственно, и нужен этот образ себя как Иерарха Света в человеческом варианте!.. И спрос в случае чего — не менее как с предавшего Иерархию Света! И в чём разница: если и там, и тут реальная помощь и поддержка — на уровне человеческой слабости и несовершенства, а спрос за всё — сполна? А сами, между прочим — в каком-то своём центре или глубоком тылу и не рискуют так, как человек в реальной жизни, на переднем крае борьбы — которой они, как принято думать, руководят! И на что хватает их самих, как дойдёт до дела? И само дело — в чём тогда состоит? Что вообще всерьёз, а что — нет? Что для них значит столько же, сколько для нас?
— Нет, а вдруг тут действительно не то? — попытался остановить его Герм. — Например — в самом деле перескок с одной ветви на другую? При котором меняются смыслы событий…
— И мы так прямо скажем людям в Тисаюме, которые нам поверили? — не дал ему договорить Итагаро. — Или как?
— Да пока сам хочу понять… А то действительно странно, — признался Герм. — Хотя у нас непрерывная память на определённую последовательность событий — а не то, чтобы, заснув здесь, проснулись опять в интернате…
— Или — на ветви, отделившейся раньше, где и самого интерната нет, — почему-то добавила Фиар. — И даже — всей той прошлогодней истории. Хотя что вместе неё — даже не представляю…
— Или — где само наше человечество развилось из яйцекладущих рептилий, а не плацентарных, как здесь, — добавил и Джантар. — Или — вовсе нет нашего человечества, лишь Иорара — везде, по всей планете…
— Да, такого мы не знаем, — согласился Герм. — Но — если переход постепенен, как бы на фоне 'обычной' жизни?.. И пока мы планируем что-то одно, верим в одно — оно понемногу превращается в другое? И мы незаметно оказываемся в неожиданной ситуации, где всё имеет другой смысл? Будто делали всё правильно — а уже к чему-то совершенно не готовы, и не знаем, что дальше? Всё было так — а стало не так…
— И тогда уж — сами повороты наших судеб… — с удивлением понял Джантар. — Когда вдруг происходило то, чего, кажется, никак не должно быть…
— И вообще — судьбы, когда человек чувствует, что 'его ведут'… — продолжал Герм. — Хотя вот именно — к чему, к какой цели? И почему обязательно — через тяжёлые испытания, переживания, потрясения? Понимаете, очень похоже — будто кто-то специально решает, что я должен пройти! Ужас ошибочной операции, потерю специально оборудованного дома… Или, если мы так действительно искупаем какие-то грехи — почему особые способности и чувство миссии в борьбе со злом, требующее особой духовной чистоты, раскрылось у грешников? И потом — всякие лжепророки, одержимые, психопаты тоже утверждают, что 'их ведут'…
— Я и говорю — как же сам человек? — согласился Итагаро. — У кого-то — высшая логика, высшие цели, он знает что-то лучше нас… А как же — тот, кем воспользовались в этих целях? Через его интересы, совесть, долг перед другими людьми — можно просто перешагнуть? Сделать так, чтобы его чистые намерения выглядели недостойно — и пусть оправдывается сам? И главное — чем? Путаницей, которую мы изучали?
— И тоже понять бы — зачем, — добавил Герм. — Как будто те, кто подбирали нам 'запретную' литературу — сами не знали, что это…
— И как было подстроено! — напомнил Донот. — Чтобы мы нашли это как бы сами, втайне от взрослых…
— Мальчики, но мы не можем позволить себе срыв! — напомнила Фиар. — Не забудьте — где мы, и что сейчас происходит…
